За что "замочили " Литвиненко ч.8

Глава 6. Последнее дело УРПО

Отдел специальных задач
Мимо крови
Заказ на олигарха
"Мне приказано вас убить"

Отдел специальных задач
— В УРПО тебя перевели в августе 97-го. Ты говорил, что лично Ковалёв отдал приказ. Как это произошло?

— Началось с конфликта с Волохом, начальником ОУ АТЦ, где я тогда служил. Моя группа проводила задержание мытищинского преступного авторитета по кличке Григор. По оперативным данным, на нём висело несколько заказных убийств. Но брали его по уголовному делу о завозе наркотиков в зоны - были доказательства и санкция на арест. У него дома устроили засаду, и когда он появился, один из моих ребят попытался надеть на него наручники. Ну а тот оказал сопротивление, ударил его сумкой по голове - и бежать. Сотрудник за ним. Как положено, произвёл три выстрела в воздух. Григор не среагировал. Мой сотрудник начал стрельбу на поражение и ранил Григора.

Увезли Григора на «скорой помощи", а меня вызвал к себе Волох и стал орать. Мол, стрельбу в городе устроили, завтра в газетах наезды начнутся. Что, мол, ведём себя, как ковбои и т.д. Я был злой, мы двое суток не спали, сидели в засаде на этого Григора. Мои люди устали. Я сам еле на ногах держался. А тут моих сотрудников домой не отпускают, стали допрашивать по одному. В общем, я хлопнул дверью и пошёл к Ковалёву.

— Он тебя сразу принял?

— Ковалёв меня хорошо знал. Незадолго до этого мы у него были с Трофимовым по поводу Хохолькова. Ещё раньше он лично отслеживал мою работу по Листьеву и взрыву у "Логоваза". Он хоть и запретил разрабатывать Хохолькова, но ко мне относился хорошо. Вообще, если рядовой опер просится на личный приём к директору ФСБ, то умный директор его всегда примет, потому что по пустякам к нему никто не обратится. А Ковалёв был умный директор.

Зашёл я к нему, стал докладывать. Мои люди бандита задержали, и он оказал сопротивление. Пришлось применить оружие. Прокуратура признала, что всё было по закону. А Волох, вместо того чтобы спасибо сказать, служебное расследование устроил. Я, говорю, своих людей никогда не сдаю. Если он не отвяжется, подам в отставку.

Ковалёв спрашивает:

— А кто стрелял?

— Подполковник Горшков. Он опытнейший опер. Двадцать лет прослужил в милиции, прежде чем к нам пришёл. У него два ранения. Восемь применений оружия. Стреляет без промаха. Нескольких человек убил.

Ковалёв говорит:

— Восемь раз? Ничего себе. И это твои люди?

— Да, - говорю.

— Такие люди нам нужны. Пойдёшь работать в УРПО. Забирай своих людей с собой.

Я обалдел. Как же, думаю, я туда пойду, если я ему на Хохолькова материал приносил.

А он будто мои мысли прочёл:

— Про Хохолькова забудь. Мы его проверили. Но не повредит, если у меня в УРПО будет свой человек. Согласен? Пойдёшь в седьмой отдел к Гусаку.

— Чем занимался седьмой отдел?

— В общем, оглядываясь назад, скажу - внесудебными расправами. Инициативу проявил Гусак - он подал директору рапорт. Подробно написал, что уголовщина, воры в законе распустились, посадить их невозможно, так что разрешите их убирать внесудебными способами.

Ковалёв взял этот рапорт, положил в сейф, создал отдел и назначил Гусака начальником. Отдел специальных задач.

— А другие работники ФСБ знали, чем занимается ваш отдел?

— Никто не знал. Высшая степень секретности. Было известно, что отдел этот занимается разработкой преступных группировок в Москве и Московской области. Я сам, когда туда шёл, так думал.

— Сколько вас было человек?

— В отделе человек двенадцать. Всё УРПО состояло из 40 оперов, плюс собственные вспомогательные подразделения - наружка, прослушка, силовая группа, автономный оперативный учет и т.п. По существу это была отдельная ударная группа руководства. Мы находились на отдельном объекте на Новокузнецкой, там особняк стоит. Нас никто не трогал, никаких проверяющих, ничего.

— Ты говорил, что УРПО было создано специально под Хохолькова после ликвидации Дудаева. Там были какие-то специальные задачи по Чечне?

— Нет. Скорее наоборот. Дело в том, что Чечня в каком-то смысле развратила спецслужбы. Там ведь другие правила, больше позволено, большее сходит с рук. В Москве из-за того, что бандита легко ранили, Волох мне скандал устроил, а в Чечне можно ненароком десяток людей на тот свет отправить, и никто слова не скажет. Вот и решило начальство создать в целях эффективности спецподразделение, которое могло бы действовать в Москве, как в Чечне. Я это сразу понял, на одном из первых совещаний.

Ковалёв рассказывал о новых назначениях. Речь зашла об Умаре Паше - есть у нас такой полковник, чеченец по национальности. Шебалин из нашего отдела смеётся: "Вот дошли до чего - Умар уже в центральном аппарате работает. Николай Дмитриевич, помните случай, когда Умар Паша вам предлагал Басаева отдать за сорок тысяч долларов?" Ковалёв руками замахал: «Помню, помню». Мой новый начальник Александр Гусак потом мне рассказал этот случай.

Когда Ковалёв был в командировке в Чечне, к нему пришёл Умар Паша (он работал в местном ФСБ) и заявил, что люди готовы сдать Басаева и указать место, где он сейчас появится. «Давайте сорок тысяч долларов». Ковалёв говорит: «Нет, давайте сначала Басаева». Тогда Умар Паша и говорит: «Он, может, не живой. Его могут убить». Ковалёв: «Давайте хоть мёртвого, тогда отдам деньги». Согласился Умар. Приехали к какому-то вагончику. «Вот там, - говорят, - Басаев, но туда опасно входить».

Этот вагончик расстреляли из автоматов и пулемётов. Потом оттуда повытаскивали трупы. Басаева среди них не оказалось. Какие-то крестьяне были. Семь или восемь трупов вытащили. Ковалёв говорит: «Отдал бы деньги, а потом чего? Басаева-то нету».

— То есть Ковалёв - директор ФСБ - присутствовал при совершении преступления?

— Получается, что так.

— Семь человек были убиты ни за что ни про что.

— Да. Потом сказали, что это были боевики.

— Но ведь даже не установили личности?

— Как Гусак рассказывал, ничего никто не устанавливал. Закопали и уехали. А Ковалёв радовался, что деньги не отдал. И Умара Пашу всё упрекал: «Такие деньги просишь, каких-то крестьян постреляли, а Басаева нет». Умар говорит: "Рано стреляли. Надо было подождать. Он бы приехал".

Представь, приезжают ребята из Чечни после таких операций, чтобы с бандитами бороться, а им говорят: "Это вам не Чечня, теперь всё по закону".

— Существовал ли вообще какой-либо принцип подбора кадров?

— У Гусака в группе, к примеру, служил Гриневский. Как он к нему попал? До этого он работал во Владимирской области, в одном из райотделов. Гриневский разрабатывал одного объекта, и как он сам рассказывал, сволочь этот объект была редкостная. Андрей понял, что посадить его невозможно, потому что у того были связи в милиции и прокуратуре. Ну, в общем, Гриневский организовал его убийство. Как, кто - он не рассказывал. Просто сказал: «Надо было общество очистить от этой заразы».

Милиция вышла на Гриневского, его задержали, десять суток он просидел по подозрению в убийстве, но доказать ничего не удалось. Тогда его оттуда убрали, стали искать место, куда перевести. Кто-то из знакомых помог перевестись в Москву. Кадровик Баев ходил по отделам, спрашивал: "Никому не нужен человек?" Гусак заинтересовался: "Кто?" - «Такой-то, подозревается в том, что убил объекта. Все понимают, что это он сделал, но доказательств нет". Гусак говорит: «Нам такие люди нужны».

— А ты сам принимаешь логику Гриневского, что если объекта нельзя достать судом, то допустимо его уничтожить другим способом. Если - по заслугам?

— Теперь, после того что произошло в УРПО, я знаю, что лучше дать преступнику уйти от наказания, чем позволить менту творить беспредел. Знаю, что борьба с преступностью должна идти в рамках закона. Бандиты - вне закона, а мы - в нём! Да, нам труднее. Но если для уничтожения преступности кто-то выходит за рамки закона, то обратно не возвращается. Нет обратного хода.

Однако должен сказать, что это понимание далось мне нелегко. Когда Ковалёв направил меня в УРПО, у меня в уме был мой сотрудник Горшков - честный офицер, которого незаслуженно таскали на допрос за превышение власти. Большинство ментов, которые повседневно сталкиваются с бандитами, убийцами, законченными отморозками и не могут их достать, смотрят на закон и права человека как на досадную помеху.

Но дело в том, что если разрешить ментам или спецслужбам стать над законом, то моментально найдутся люди - в тех же самых спецслужбах или в политическом руководстве, которые начнут это использовать в своих целях, продавать, так сказать, услуги на рынке. Или захватывать власть.

Начинается с Дудаева - ведь, по сути, его убили незаконно, но все это проглотили, потому что - Чечня. Потом чеченские крестьяне - опять вроде не так страшно, они ведь чужие. И пошло. И кончается всё заказами от наркомафии или политическими покушениями.

— А как у тебя наступило прозрение?

— У каждого есть свой порог, что-то вроде запретительного барьера, и если его перейти, то назад ходу не будет. Для одних помочь старому другу «решить вопрос» с должником, для других - продать информацию, для третьих взять свою долю "отката" за заказную операцию, для четвертых - организовать крышу, для пятых - похитить человека, для шестых -его убить, а для некоторых - взорвать автобус с пассажирами. В органах есть всякие люди - от чистых и бескорыстных до законченных отморозков. И тех и других мало. Почти все чем-то замазаны, но и жилые дома взрывать пойдёт не каждый. И вовсе не каждый в ФСБ был повязан на крови, даже в нашем седьмом отделе УРПО. Мудрость руководства в том и состоит, чтобы замазать каждого, а потом использовать в соответствии с его запретительным барьером, но не заставлять людей делать то, чего они точно делать не станут. Мой барьер наступил, когда мне приказали убить человека.

Мимо крови

— Гусак набирал в седьмой отдел людей, за которыми числились особые «заслуги», вроде того мента, который объекта убил. А ты говоришь, на тебе нет крови. Как это согласуется?

— Меня не Гусак выбрал, а Ковалёв прислал. Позже Гусак об этом в интервью сам скажет: «Я не хотел брать в своё подразделение Литвиненко. Мне его руководство навязало". Думаю, что просмотрели они меня, ошиблись. Гусак считал, что Ковалёв меня на крови проверил, а Ковалёв - что Гусак.

Уже потом, когда нас начали прессовать, они кинулись всё проверять задним числом. Гусак меня как-то вызвал и говорит: "Помнишь, ты с нами участвовал в одном мероприятии?" Я спрашиваю: "В каком?" - "А помнишь, мы, - говорит, - убили одного азербайджанца?" Я отрезал: "Я с тобой никаких азербайджанцев не убивал". - "Ну как же, - он даже растерялся, -мы его в отделении милиции забили".

— А сам Гусак? Что за ним числилось?

— У Гусака всегда была "крутая" репутация. Он сам написал в рапорте Ковалёву: "Мои подчинённые - отморозки в хорошем смысле слова". Но что за ним числилось конкретно - тогда мне не было известно. Было ясно в общих чертах. Ходили всякие слухи. Пришёл однажды сотрудник Гусака Горшков и стал проситься ко мне в группу. Горшков раньше в милиции служил, в УТРО и ОБХСС. "Ты знаешь, - сказал он, - они ненормальные, я боюсь. Они людей убивают. Я не буду там работать - уволюсь. Они выезжают на мероприятия и начинают избивать людей до смерти. Я против этого. Рано или поздно всех посадят. А что я могу сделать?"

Конкретная история, благодаря которой Гусак получил седьмой отдел, стала мне известна позже, когда мы уже конфликтовали с руководством. Гусак вывез пять человек - дагестанцев - в лес, в район Подольска, и расстрелял. В этой операции кроме Гусака участвовали Алёшин и Бавдей.

Про это я узнал случайно, когда мы уже были за штатом: у Гусака нервы сдали, и он по пьянке выболтал моей жене, как они пятерых человек вывезли и застрелили. "Ты понимаешь, - говорил, - если этот факт вскроется..." Переживал вроде.

Маруся мне это рассказала и добавила: "Скажи ему, чтобы он мне такие вещи больше не говорил. Зачем мне это? Я это знать не хочу".

— Я говорю Бавдею: «Боря, Гусак моей жене рассказал, что вы расстреляли несколько человек". Борис испугался: "Он что, с ума сошёл? Разве можно это кому-то говорить? Я так и знал, что с этим дураком мы в тюрьму сядем".

Начал проверять. Поговорил с Шебалиным, Понькиным, другими сотрудниками. Все удивлялись - а ты чего, не знал? После нашей жалобы в прокуратуру в отделе ждали обыска, а у Гусака в сейфе было незарегистрированное "палёное" оружие, а также окровавленные паспорта этих дагестанцев. Гусак приказал всё уничтожить. Документы Понькин и Шебалин куда-то увезли, а оружие спрятал другой сотрудник, капитан Соловей. Позже один пистолет из этой партии прокуратура изъяла из сейфа бывшего сотрудника нашего отдела Шевчука. Сейчас он служит в Московском управлении. Меня по этому факту допрашивал следователь Барсуков.

—А кто дал указание Гусаку убрать этих дагестанцев?

— Генерал-лейтенант Миронов. Так Гусак сказал моей жене. Я у Миронова спросил: "Иван Кузьмич, Гусак рассказывал, что вы дали команду пойти на разборку, а там людей убили". Миронов побледнел: "Я не давал команды никого убивать». И после долгой паузы добавил: «Я знал, что он сумасшедший». Именно после этого разговора Миронов ходил просить за меня к Путину. Мол, Литвиненко слишком много знает, его нельзя выгонять.

— То есть высшее начальство знало об этой истории?

— Конечно, знало. Позже, когда прокуратура занялась УРПО по нашему заявлению, Гусак мне рассказал: "Ты знаешь, у меня был разговор с Ковалёвым, и он спросил: -Чего Литвиненко дергается? Он же с вами ездил тех дагестанцев стрелять?" Я ответил, что тебя там не было. Ковалёв спросил: «А где он был? Как -нигде»? И он попал в УРПО?!»

Вот и всё. Они думали, что я был "где-то". Они даже представить себе не могли, что я - не замаранный. Проскочил мимо крови.

Но если бы кровь была - мне бы её припомнили, и из Лефортово я бы уж точно не вышел. Ведь они проверили все мои дела за десять лет и не нашли ничего серьёзнее, чем обвинить меня в том, что я однажды стукнул арестованного бандита, поставив ему синяк "величиной с копейку". Но и в этом суд меня оправдал!

— А за что убили дагестанцев?

— Дело было так. У сына бывшего председателя КГБ Семичастного была коммерческая фирма, которая кому-то задолжала деньги. Дагестанцев, как я понял, наняли деньги из него выбить. Семичастный-младший пожаловался папе, тот пошёл к Ковалёву и попросил помочь. Ковалёв вызвал Гусака, приказал разобраться: "Иди к Миронову, пусть оформит".

Гусак тогда, как и я, служил в ОУ АТЦ, и они с Мироновым этот наезд оформили как угрозу террористического акта против Семичастного-отца. Что уж там получилось, не знаю, но Гусак поехал на разборку, и она закончилась пятью трупами.

Заказ на олигарха

— У тебя прозрение наступило в тот момент, когда тебе приказали убить Березовского, Не Петрова, не Сидорова, а Березовского. Я думаю, наиболее деликатный момент именно в этом. У Березовского ведь был мотив сфабриковать всю эту историю. Мол, ты "прозрел" и начал "разоблачать" спецслужбы по его заказу.

— Неправда. Помимо Березовского, было ещё два случая, о которых мы дали показания в прокуратуру и потом говорили на пресс-конференции. Но Березовский - самая громкая фамилия из трёх, и на другие просто не обратили внимания. Тебе, например, что-нибудь говорит фамилия -Трепашкин?

— Трепашкин?

— Осенью 1997 года, когда мы только перешли в УРПО, ко мне подошёл начальник моего отдела Гусак и сказал: -Есть такой Трепашкин, его надо разыскать. Он бывший сотрудник ФСБ, не сдал удостоверение и ездит бомбить водочные киоски, деньги получает. Надо это удостоверение изъять». Я говорю: "Хорошо. А где он работает?" Гусак отвечает: в налоговой полиции. Я удивился: "Как это в налоговой полиции? И его найти никто не может? А кем он там работает?" - "Начальником следственного отдела".

— Саша, - говорю я, - а тебе не кажется смешным, что начальник следственного отдела Налоговой полиции Московской области бомбит водочные киоски с удостоверением ФСБ? Если вымогать, то лучше с удостоверением налоговой полиции. С ним можно не с киосков, а с заводов водочных брать. И как это он удостоверение не сдаёт? У него же есть начальник, который может приказать ему сдать удостоверение ФСБ.

Гусак замялся: "Саша, тут вопрос деликатный, я не хотел тебе говорить. Трепашкин подал на руководство, на Ковалёва, в суд. И тот лично просил с ним разобраться". - "Как разобраться?" - "Ну, короче, Саша, ему надо заткнуть рот. Он пошёл в газету, дал интервью, надо ему чего-нибудь подбросить или посадить его".

Мы спустились в отдел кадров. Мне показали личное дело, фотографию, где он ещё молодой, в чине старшего лейтенанта... Лицо симпатичное, приятное. Трепашкин, оказывается, более десяти лет проработал в Следственном управлении КГБ СССР. Дослужился чуть ли не до начальника следственного отдела.

Я говорю: "Слушай, подкинуть пистолет следователю, ты чего это, смеёшься? Он сразу дело развалит". Гусак согласился: "Да, я тоже так думаю. Знаешь чего, давай его просто звезданём, и всё. Чего с ним возиться? Для всех понятно: шли, мол, за удостоверением, а он оказал сопротивление, вот его и звезданули. Только чтобы ни в коем случае не узнали, что мы из ФСБ".

— Сань, ты понимаешь, он же в суд заявил, - упрямство Гусака меня поражало.

— Он же - особо охраняемое государством лицо. Если кто-нибудь узнает, что мы с ним сделали, что с нами будет? У них же есть Управление собственной безопасности.

— Слушай, - потерял терпение Гусак, - там всё схвачено. И вообще, ты понимаешь, для чего нас всех сюда перевели? Ты чего, не понял? Мы заказной отдел. Мы обязаны решать проблемы руководства. Ты понимаешь, какую нам честь оказали? А ты вопросы задаёшь. Давай, думай. Я тебе даю в помощь Щеглова, Шебалина и Понькина.

Делать нечего, я начал разрабатывать Трепашкина. Изучать его дело, выяснять его круг, разговаривать с людьми и т.п. И чем больше я узнавал о нём, тем более он мне становился симпатичен. И я решил, что не буду с ним "разбираться", как-нибудь закопаю задание, спущу на тормозах.

Позже, когда я познакомился с Трепашкиным, он мне рассказал, что с ним произошло. Работая в ФСБ, он разоблачил чеченскую группу, занимавшуюся вымогательствами, убийствами и незаконным оборотом оружия. И не разобравшись в «тонкостях» дела, задержал самолёт с оружием, который нелегально отправлялся в Чечню. А за этими поставками стоял кто-то наверху. Его и выгнали.

Трепашкин заявление Ельцину написал, обратился в суд, пошёл в газету. По поводу этого интервью даже коллегию ФСБ собрали, решали, что делать, как ему заткнуть рот. Фабриковали материалы, что Трепашкин вымогал деньги у некоего гражданина Писякова. Нашли какого-то человека, привезли его в Москву из Санкт-Петербурга, начали доказывать. Потом пытались сфабриковать материалы о том, что он разгласил сведения, составляющие государственную тайну. Оказывается, государственной тайной является то, что Трепашкин - бывший подполковник спецслужб. Трепашкин всё же процесс выиграл.

— Именно просьба разобраться с Трепашкиным вызвала у тебя первые сомнения?

— Да. Я тогда Гусаку сказал, что это - сложное дело, непонятно, куда может завести, и мне надо время, чтобы во всём разобраться. И он отвязался. А я задумался.

А через пару недель - опять. Перед нами поставили задачу похитить известного бизнесмена Умара Джабраилова, чтобы вызволить из чеченского плена наших офицеров... Вот так, открытым текстом.

— Официально приказали похитить Джабраилова?

—Да, чтобы получить за него деньги и выкупить офицеров. Без денег никто Джабраилова на офицеров не поменяет.

- Кто поставил такую задачу?

- Руководство управления. Генерал Хохольков и его заместитель Макарычев.

- Ты своими ушами слышал?

- Дело было так. Я довольно много занимался розыском заложников. Разработал даже целую систему и в общем считался специалистом. И вот как-то меня Гусак пригласил в кабинет, где шло совещание. Присутствовали Бавдей, Гусак, Понькин, Шебалин и Щеглов.

Гусак спросил:

- Саша, как украсть человека, чтобы не нашли? Я удивился:

- А что, воровать кого-то собрались?

Вот тогда Гусак рассказал, что ему поставлена задача похитить Джабраилова.

У Джабраилова прослушивали телефон. По нему работало наружное наблюдение. Установили его местонахождение. Этим занимался Понькин. У него была на Джабраилова вся подборка. Он же предложил - лучше похитить не Умара, а его младшего брата Хусейна. По чеченским обычаям, за младшего брата брат всегда заплатит. И похищать проще - самого Джабраилова охраняет нанятая им милиция.

Я объяснил им, как похитить человека, чтобы не поймали. Вспомнил случаи, когда наш розыск заходил в тупик и не дал результата.

Тот, кто выкрадывает человека, не должен знать, где его спрячут. Те, кто охраняет, не должны иметь контакта с тем, кто вымогает деньги. Я знаю, что в этом случае ни милиция, ни мои коллеги никогда не будут задерживать человека, который вымогает деньги, пока не установят точно, где находится заложник. Поэтому сказал, что если заложник будет в одном месте, а тот, кто вымогает деньги, - в другом и никогда не приведет к заложнику (просто не знает, где он), то его никогда и не задержат, иначе заложник будет убит.

- Словом, если заложника берут спецслужбы, то найти его Практически невозможно, поскольку они знают все тонкости этого дела? И главное - знают, кто их будет искать.

— Да, конечно, его найти невозможно, даже если задержат того, кто вымогает деньги. Спецслужбы своего вытащат, а заложник погибнет. Кроме того, я порекомендовал Гусаку проводить мероприятие совместно с третьим отделом РУОПа. Потому что освобождением заложников в то время в Москве занималось это подразделение. Они специализировались на заявителях и заложниках. Понятно, что его только этот отдел искать будет. И надо работать совместно: внедрить своего человека туда. У нас будет оперативник, который полностью контролирует ход розыска.

— Выходит, ты практически помогал разрабатывать преступление?

— Да, помогал разрабатывать преступление, о чём сожалею и о чём я позже заявил в прокуратуру. К счастью, оно не состоялось. Я не скрываю: по указанию своего руководства объяснял, как это всё провести. Позже я присутствовал ещё на одном совещании, когда к нам приехали сотрудники силового отдела - они, собственно, и должны были осуществлять похищение по нашей разработке. Похищение должно было произойти во время концерта Махмуда Эсамбаева, на который пригласили Джабраилова. Это стало известно при прослушивании его телефонных разговоров.

Сотрудники силового отдела спрашивают:

— Его охраняет милиция. Что с ней делать? Они же с автоматами. Руководство сказало:

— Валить ментов. Нечего было этого чеченца охранять.

— Приказ был устный или письменный?

— Устный, конечно. Кто же такие письменные приказы даёт?

— Похищать человека и валить при этом ментов, которые его охраняют?

— Да. Причём в деле похищения Умара была ещё одна хитрость. Хохольков сказал, что он сейчас подозревается в убийстве американца Пола Тейтума. А у того есть родственник, который хочет отомстить. Мы Умара украдём, получим деньги. А при розыске основную версию будем отрабатывать - месть американца.

Кстати, как я узнал впоследствии, Пола Тейтума тоже убили спецслужбы - мне Гусак об этом рассказывал по пьянке.

Но силовой отдел отказался похищать Джабраилова. Они потребовали деньги вперёд! Объяснили, что один раз уже похитили человека по заказу руководства, привезли к нам в спортзал, и он там три дня сидел, прикованный к батарее наручниками. На операцию эту они выезжали в командировку, и им обещали заплатить. Но "командировочные" никто так и не выписал. Приехал Камышников, забрал заложника и не заплатил. Поэтому они сказали - сначала деньги. И уехали.

— А когда ты первый раз услышал о заказе на Березовского?

— 27 декабря 1997 года мы проводили мероприятие по задержанию членов преступной группировки, состоявшей из сотрудников милиции. Двоих задержали, и необходимо было арестовать ещё двоих. Мы уже почти достали их, но тут... Около девяти утра я доложил ситуацию Гусаку. Вскоре мне перезвонил дежурный и попросил связаться с Камышниковым, который в это время был ответственным по управлению. Он приказал срочно всё сворачивать. Я пытался объяснить, что два преступника ещё на свободе, что если мы их до понедельника не задержим (была суббота), то они либо скроются, либо уничтожат вещественные доказательства. А Камышников всё равно: "Я вам приказываю всё закончить и вернуться в управление".

Мы вернулись в управление, Камышников пригласил всю группу в кабинет. Меня, полковника Шебалина, майора Понькина и старшего лейтенанта Латышёнка. И сказал: «Вы, ребята, занимаетесь не своим делом".

Я попытался возразить:

— Как не своим? У меня сотрудники СОБРа Московского РУОПа фактически захватывают заложников, занимаются вымогательством! Самое моё дело.

У нас уже были неподтверждённые данные, что они и убивали, и взрывали. Мы собрали доказательства, а нас - тормозят. Но Камышников гнёт своё:

— Есть угрозыск, у них там много народу, пусть этим и занимаются. А нас всего восемьдесят человек в управлении, у нас другие задачи.

И Камышников коротко объяснил, какие это задачи. Он показал книгу Судоплатова, знаменитого начальника террористического отдела ещё при Сталине. Хлопнул по книге и сказал: «Вот этим мы должны заниматься. Вы команда, друг друга знаете, хорошо подобраны. Такие люди нам нужны. Поэтому не надо ругаться, жить как пауки в банке. Надо дружить, быть вместе и решать проблемы. Вы понимаете, что такое команда?»

Далее он стал развивать мысль, что мы - отборные мужики, и наша команда обязана решать проблемы правительства и высшего руководства ФСБ. Поэтому мы всем обеспечены - у нас своё наружное наблюдение, своя техника - всё собственное. Это сделано из-за повышенной секретности, никто ничего о нас не знает даже внутри ФСБ. Мы - сверхсекретные. И выполнять должны спецзадачи.

Понькин ему в ответ, что мы всё подготовили по Джабраилову, но силовой отдел отказался, и поэтому у нас мероприятие сорвалось. Камышников отмахнулся: "Продолжить мероприятие. Джабраилова украсть надо всё равно".

И тут он поставил новую задачу: "Ещё есть люди, которых невозможно достать. Они накопили большие деньги, и добраться законными способами до них нельзя. Они всегда откупятся и уйдут от уголовной ответственности. И эти люди наносят большой ущерб государству. Вот ты, Литвиненко, знаешь Березовского? Ты и должен его ликвидировать".

Сижу, молчу. Что скажешь? Березовский в то время был советником Ельцина, известным политиком. В принципе, его убийство - это террористический акт. По приказу ФСБ, при подобных высказываниях людей берут в разработку, пока не выяснится, есть под этими словами реальная почва или нет. Поэтому когда Камышников сказал, что мне надо убить Березовского, я промолчал. Он встал из-за стола, подошёл ко мне, слегка нагнулся и повторил:

— Ты знаешь Березовского - ты его и уберёшь. Я показал пальцем на потолок, мол, вдруг прослушивается, и постучал по виску - думайте, что говорите в помещении.

— И больше ты никак не отреагировал?

— А что я должен был делать? Скажи я, допустим: "Понял, Александр Петрович, я готов", - Камышников записал бы меня на плёнку, а кто-нибудь другой его бы грохнул... Взяли бы плёнку, отнесли в следствие и сказали: Камышников пошутил, а этот дурак взял и убил. Правильно?

Забегу немного вперёд: когда по этому факту разбиралась прокуратура и у меня с Камышниковым была очная ставка, следователь предложил нам задать друг другу вопросы. Я спросил: "Александр Петрович, вы давали команду убить Березовского?" Камышников: "Я отказываюсь отвечать на этот вопрос'. Сослался на 51-ю статью Конституции, где сказано, что человек имеет право молчать, если его слова могут быть использованы против него. Я задал другой вопрос: "А разговор о Березовском шёл во время этого совещания?" Камышников опять сослался на ту же статью Конституции.

После совещания мы вышли из кабинета. Все были потрясены. Поехали к Гусаку (в тот день он был дома). Пришли, всё рассказали. А Гусак и говорит: "А чему вы удивляетесь?" Оказывается, в ноябре этого года Хохольков тоже дал ему команду готовить ликвидацию Березовского.

«Мне приказано вас убить»

Перед тем как принять окончательное решение, я и мои подчинённые собрались у меня в кабинете и стали думать, что делать. У нас было три пути.

Первый - начать подготовку к убийству. Я сказал: "Нас втягивают в бандитизм". И если мы начнем убивать, нас никто не тронет. Будем себе спокойно заниматься "крышами", зарабатывать большие деньги. Как говорят, каждый - в меру своей испорченности. Я не скажу, что в ФСБ все поголовно занимаются вымогательством. Но здесь к каждому надо подходить индивидуально... всякое бывает. Но убивать людей? Хладнокровно, по приказу шефа? Тогда мы - бандиты, а он - пахан. Как только убьём первого, обратного хода у нас не будет.

Путь второй - выступить, открыто об этом заявить. И тогда - я не знаю, что будет тогда. Может, пересажают, может, поубивают, может, оставят в покое. Я не знаю, но ничего хорошего нам не светит.

И путь третий - нигде ни слова не говорить, потихонечку от всего отойти и постараться перейти в другие подразделения. Кстати, в это же время я пошёл туда, где служил раньше, к начальнику отдела Колесникову и заместителю начальника управления Миронову, и попросил забрать меня обратно. Они мне сказали: "Кто же тебе уйти даст?" И усмехнулись.

Тогда я понял, что на мне уже клеймо. Меня уже никуда не берут, как из банды.

И тогда мы решили...

— А вы не боялись, что ваше совещание прослушают?

— Чего бояться? Если собирается больше двух человек и начальство захочет об этом узнать, оно и так узнает.

Да это и не совещание было, скорее мужской разговор. Кстати, я всё-таки надеялся, что кто-то пойдёт расскажет начальству, либо прослушка будет, и нас просто разгонят. Тихо, молча разбросают по разным подразделениям, и всё, и забудут. Но этого не случилось.

— И кто тогда участвовал в этом разговоре?

— Понькин, Латышёнок, Щеглов.

— А Гусак и Шебалин?

— Их не было. Они, кстати, мне не подчинённые: Гусак - мой непосредственный начальник, а Шебалин - как и я, его заместитель.

Так вот, мы с моими ребятами решили, что никого убивать не станем, а дальше посмотрим. Будь что будет. А Понькин сказал: «Саша, надо сказать Абрамычу. Жалко его - я его по телевизору видел, нормальный мужик. Я знаю наших ребят. Знаю, чем они занимаются. И если решили Абрамыча грохнуть, то грохнут».

Прежде чем сказать это Березовскому, я собирался всё-таки поговорить с Ковалёвым. Не хотелось думать, что он знает об этом и фактически является соучастником. Я несколько раз пытался попасть к нему на приём, но не удалось. Раньше я мог к нему попасть, а в этот раз - почему-то нет. Может быть, Ковалёв специально не хотел со мной встречаться? Если подчинённый что-то докладывает начальнику, тот становится заложником этой информации и должен принимать меры. А так - не знал, не слышал.

— А как-нибудь письменно передать можно было?

— Кто же такие вещи передаёт через третьи руки? Я вообще не хотел с Ковалёвым в кабинете в открытую говорить. Хотел на бумаге написать, лично отдать, чтобы при мне прочитал.

— Ты не исключаешь, что даже кабинет директора ФСБ прослушивается?

— Я знаю, что он прослушивался ФАПСИ. Личная встреча была важна, потому что хотел посмотреть в глаза Ковалёву. По глазам, по выражению лица, по поведению, по реакции человека можно понять - знает он или нет.

Не сумев пробиться к Ковалёву, я решился на разговор с Березовским. Я должен был его предостеречь. Считаю, что каждый офицер правоохранительных органов должен спасать жизнь людей любыми способами. Другого пути в тот момент я не видел.

Позвонил, узнал, что Борис Абрамович в больнице. По телевизору передали, он что-то повредил себе, катаясь на снегоходе. Так и не удалось с ним поговорить - он улетел в Швейцарию на лечение.

Только где-то в марте, за два дня до снятия Черномырдина, в субботу я приехал к Березовскому на дачу. И сказал: "Борис Абрамович, мне приказали вас убить". Он говорит: «Ты в своём уме? Ладно, не шути». И смотрит на меня как на идиота. «Это серьёзно», - сказал я. И всё рассказал.

— А твои друзья это подтвердят? - спросил он.

— Не знаю, не спрашивал. Но думаю, подтвердят.

Он сказал: «Иду к генеральному прокурору. Прямо завтра».

— Я вам не советую к нему идти. Скуратов - бывший кагебэшник. Ему что скажет Ковалёв, то он и сделает, - стал я его отговаривать.

— А ты что предлагаешь?

— Пойти к Ковалёву. Зачем шум? У нас какая задача - шум устроить или чтоб вы в живых остались? И срочно проверить, кто стоит за этим распоряжением. - Я был уверен, что самому Камышникову Березовский и даром не нужен. - Наша задача установить, кто Камышникову поручил. Либо он действует по заданию руководства, либо это левый заказ, за деньги.

— Тебе просто надо было уточнить - это левый заказ или государственный?

— Это важно было понять для ответных действий. И я настаивал на визите к Ковалёву.

— А на тебя ссылаться можно? - спросил Березовский. — Конечно, а как же? Если вы на меня не сошлётесь, то откуда узнали? Как директор будет давать команду Управлению собственной безопасности, если нет источника?

Через несколько дней Березовский приехал к Ковалёву, и буквально через час тот вызвал меня к себе. Он сидел в кожаном плаще за столом, куда-то, видимо, торопился, была пятница. И говорит: "У меня был Березовский и рассказал о приказе его убить, это правда?" Я ответил: "Да, правда".

Ещё до того, как Березовский пошёл к Ковалёву, я поговорил с Шебалиным и Понькиным - готовы ли они всё это подтвердить? Они согласились. Мы втроём пришли к Березовскому и всё подтвердили.

— Стой. Шебалин - старший офицер, как и ты. И тебе не подчинялся. Так?

— Так точно. Но он был на совещании 27 декабря и слышал приказ Камышникова. Поэтому я к нему пришёл, а он согласился.

Наш разговор с Березовским был записан на плёнку. Зачем? Может, это и нехорошо, но я сказал Березовскому: "Запишите всё это скрытой камерой". Потому что я знал - если начнётся серьёзная разборка, на людей начнут давить, и они станут отказываться. Я считаю, что чист перед всеми, потому что сам был в кадре.

Потом всё так и произошло - ребят начали давить. Понькин мне сказал: «У тебя своя жизнь, у меня своя». Шебалин просто начал лгать. (А на плёнке - все прямо сказали, что ФСБ превратилась в банду, занимается заказными делами.)

И вот Ковалёв спрашивает: "А ты точно это слышал или, может, он пошутил?"

— Я был не один, - говорю, - и никто за шутку это не принял.

Тогда Ковалёв не взял с меня ни рапорта, ничего: "Ладно, иди. Потом встретимся и поговорим.. В среду он позвонил мне домой (я болел): «Ты можешь приехать ко мне?" Я предложил: "Давайте, я приеду не один, а со всеми остальными, кто был. Можно, и Гусак придёт, ему тоже Хохольков такую команду давал".

Мы пришли к Ковалёву в кабинет: я, Гусак, Латышёнок, Понькин и Шебалин, и всё рассказали. Ковалёв несколько раз переспросил: «Записали вы на диктофон или не записали? Такие вещи надо записывать».

— А ты ему не сказал, что Березовский сделал видеозапись?

— Нет, я не мог предугадать ответных действий. Я уже себя чувствовал как бы на боевой тропе и передвигался с осторожностью. Я никому о плёнке не говорил. Даже в суде. Потому что я знал, что всё могут уничтожить. Теперь понимаю, что был прав.

Ковалёв спросил: "Что вы предлагаете?" И тогда я сказал:

— Надо, чтобы Управление собственной безопасности взяло Камышникова в разработку и проверило Хохолькова. Узнало, кто за этим стоит. Ведь у них самих нет мотива. Второе: я предлагаю повторить разговор с Камышниковым. Я же могу прийти и сказать: «Вот я, в принципе созрел и готов». И мы это задокументируем.

Ковалёв опасался, что Березовский поднимет скандал. Я говорю - никакого скандала он не устроит. Ему ведь не шум нужен, а безопасность. И чтобы во всём этом объективно разобрались.

Потом Ковалёв попросил всех выйти, а Гусака остаться. И минут через десять тот вышел и сказал, что директор просит забыть обо всём и отказаться от этой затеи. А то у всех будут крупные проблемы, потому что нельзя дискредитировать спецслужбы.

— Директор очень недоволен тем, что ты всё рассказал Березовскому. Он сказал, что это - предательство интересов спецслужбы. Пошел и выдал всё постороннему человеку.

Я опешил:

— Предательство в том, что спецслужбы хотели убить Березовского.

— Ну, ты понимаешь, - промямлил Гусак, - мы много разных мероприятий проводим, нельзя же обо всём сообщать постороннему лицу. Как будто жертвы - это посторонние.

— Тебе известно, в каких «разных мероприятиях» Гусак участвовал? Ты упоминал ликвидацию Тейтума?

— Про Тейтума я уже потом узнал, когда началось следствие. Когда люди начали отказываться от своих показаний, испугались. И больше всех - Гусак. А тогда я спросил: "Саня, чего ты боишься-то?"

— Ты понимаешь, люди пропадают без вести. Ты понимаешь, что мне конец? - Он был в панике. - Надо всё это замять, отказаться от показаний, чтобы не было никакого следствия.

На следующий день, как мне стало известно, Ковалёв пригласил к себе Хохолькова, и полдня они о чём-то совещались. В тот день мой телефон поставили на контроль. А в отношении Гусака начали служебное расследование.

— Вы же ещё не предприняли никаких действий. Почему начали расследование?

— Думаю, начали давить для острастки. И готовить Гусака на роль "крайнего", на всякий случай. Или и то и другое. Поводом для служебного расследования послужило то, что в своё время заместитель начальника управления генерал-майор Макарычев дал команду Гусаку разгромить водочные киоски в одном из подмосковных городов. Макарычев занимался нелегальной поставкой левой водки из Кабардино-Балкарии, и какие-то конкуренты мешали его фирме. Надо было их подавить, и он дал команду Гусаку. Задачу сформулировал так: эти люди связаны с чеченскими боевиками, и полученные деньги идут в Чечню. Так делали обычно: писали, что такую-то фирму надо разгромить, так как она используется чеченскими боевиками для зарабатывания денег на терроризм. И громят фирму, как денежный канал чеченских боевиков.

А назначили служебное расследование в связи с тем, что Гусак эти материалы по водке передал в ГУВД Московской области. Свели всё к тому, что Гусак выдал милиции сведения, составляющие государственную тайну.

— Каким образом водочные киоски могут представлять государственную тайну?

— Они финансируют боевиков - в этом государственная тайна. Гусак возмущался - какие сведения, какая тайна! Обычные водочные киоски... А к вечеру его вызвали к Хохолькову. Вскоре он позвонил мне и сказал:

«Хохольков просит тебя приехать. Надо решить вопрос с Абрамычем, чтобы шума не было». Я спросил: "А откуда Хохольков об этом узнал? Саша, ведь директор сказал - никому ни слова".

Гусак ответил, что перезвонит, и положил трубку. Тогда я позвонил директору ФСБ по оперативной связи: «Николай Дмитриевич...»

— По оперативной связи? Что это такое?

— Есть связь специальная, оперативная - закрытая, частотная.

— По ней соединяют сразу же?

— Там соединяешься через дежурного. Но она закрытая, можно говорить всё, что угодно, её невозможно прослушать.

— Даже спецслужбам?

— Спецслужбы могут прослушать, а посторонние - нет. ФАПСИ может прослушать... Я сказал Ковалёву: Николай Дмитриевич, у нас с вами был разговор. Вы обещали, что Управление собственной безопасности начнёт изучение Камышникова и Хохолькова по поводу их намерений в отношении Березовского. Но это же должна быть негласная работа. Вы попросили никому не говорить. А откуда Хохольков знает об этом?"

Ковалёв отвечает: «Сейчас узнаю, откуда ему стало известно, я ему не говорил». Через пять минут он сам перезвонил: «Это сказал Гусак. К Хохолькову не ходи».

Минут через тридцать Гусак приехал в отдел, я спросил его: "Саша, зачем ты сказал Хохолькову о разговоре с Ковалёвым? Ведь был же приказ директора, а ты выдал объекту Управления собственной безопасности информацию, что по нему работают, это же предательство». Гусак ответил: "Ему об этом сам Ковалёв и сказал. А мне Хохольков сказал: "Саша, ты должен прикрыть директора". Видно было, что он понял, что если состоится скандал, то из него сделают «крайнего».

Я понял, что Гусак говорит правду и что Ковалёв врёт. Заметает следы. Как профессионал, как опер я понял, что имею дело с преступниками. Мне тогда стало ясно, что заказ не "слева", а сверху пришёл. И что о нём знал Ковалёв. В ином случае он бы спокойно во всем разобрался.

Тогда я понял, что и над Березовским, и надо мной, и над моими подчинёнными нависла реальная опасность. Я позвонил Березовскому и сказал: "Борис Абрамович, нас предали". И рассказал ему, что Ковалёв обо всём поставил в известность Хохолькова, и сейчас с нами начнут разбираться.

— Ты опять не боялся прослушки?

— А чего было бояться? Я уже пошёл с открытым забралом.

— Ты звонил прямо из кабинета?

— Нет, из дома.

— Но у тебя же телефон прослушивался?

— Да. Я уже понимал, что мой телефон прослушивается. Но не думал об этом. Не потому, что мне отступать было некуда. Всегда есть лазейка. Пойти к Ковалёву, пасть на колени... Они бы меня сослали куда-нибудь в горотдел Московского управления года на три. Но я принял решение идти до конца.

Мне было до глубины души обидно, что нас предают. И до того нас предавали, но - мелкие сошки. А тут я знал, что предают на самом верху. Получается, что мы все, оперативные работники, пешки и дураки. Рискуем жизнью день и ночь, в нас стреляют, на нас нападают, а начальство держит нас за идиотов. Они гребут деньги и плевать хотели на государство, на безопасность и на преступность.

Я позвонил Березовскому, мы встретились. Он сказал: «Я был у первого заместителя главы президентской администрации Савостьянова, и он попросил вас прибыть к нему".


Глава 7. Бунт на корабле

Завтра вас арестуют
"Саша, вы проиграли"
"Здравствуй, Миша. Я твой киллер"

Завтра вас арестуют

Мы пошли к Савостьянову вчетвером: я, Шебалин, Латышёнок, Понькин. Все, кто участвовал в совещании 27 декабря. Нас попросили написать рапорта и отправили в соседний кабинет...

— В Кремле всё происходило?

— Нет, на Старой площади в президентской администрации. Мы сели. Шебалин спрашивает: «Что будем писать?' Тогда я впервые заподозрил, что он провокатор. Если бы мы написали под диктовку, одинаково, нас бы обвинили в сговоре. (Я хорошо знал оперативную работу.) Поэтому я сразу почуял подвох: "Витя, каждый будет писать то, что слышал" - "Но ты же понимаешь, а вдруг там что-то не так". Я повторил: "Витя, каждый будет писать всё, что он слышал. И если кто-то не слышал слов Камышникова, он об этом писать не будет. Здесь дело совести и чести каждого офицера. Садимся по разньм углам и пишем, кто как слышал". Мы написали и сдали рапорта.

Савостьянов передал их в Главную военную прокуратуру, в Управление по надзору за органами госбезопасности, начальнику управления генералу Анисимову. Интересно, что как только эти рапорта были переданы, у меня раздался звонок. Звонили из поликлиники ФСБ, предложили прибыть на медкомиссию. "Понимаете, те, кто был в Чечне, в течение года у нас проверяются у невропатолога". Я объяснил, что прошло больше года. И не пошёл. Тогда мне позвонили сверху и сказали: "Вас же вызывают в госпиталь, почему не идёте?"

К невропатологу я так и не пошёл, потому что знал: из его кабинета меня увезут в психбольницу.

Через несколько дней позвонил Шебалин. Он срочно просил приехать к нему домой. У него в гостях был Василищев - начальник отдела собственной безопасности ФАПСИ. Шебалин мне сказал, что сейчас идёт крупная разборка между директором ФАПСИ Старовойтовым и директором ФСБ Ковалёвым. На место Старовойтова хотят поставить другого человека. В общем, драка. А тут фапсишники разузнали, что скандал начинается в ФСБ, и стали прослушивать Ковалёва. Василищев сказал:

— Мы прослушали Ковалёва и узнали, что вас всех вызывают на совещание к десяти часам и там могут арестовать.

А накануне у меня был разговор по телефону с Ковалёвым, и директор пригласил нас всех приехать на совещание. Дело было в субботу. А в воскресенье Василищев мне рассказывает: "Вас собираются поместить в Лефортово. Говорю, чтоб вы в курсе были".

Стали размышлять, как быть. Василищев предложил записать кассету и отдать в ФАПСИ, Старовойтову. Понятно было, что нас собираются использовать в борьбе с руководством ФСБ. Но зачем мне участвовать в этих разборках между спецслужбами? Я хотел добиться истины. Мне было важно узнать, кто стоит за Камышниковым, кто хотел убить Березовского...

Я всё-таки решил записать наш рассказ на плёнку. Только это должен был сделать журналист. Я позвонил известному телеведущему Доренко. Было уже около двенадцати ночи. Мы встретились ночью: я, Гусак и Понькин. Шебалин в последний момент отказался ехать. Мы Доренко всё рассказали. Было записано четыре кассеты.

— Как, успели за ночь? Это же многосерийный фильм!

— Успели. Ведь впереди маячило Лефортово. Гусак рассказал, как давали команду похитить Джабраилова, я - как давали команду убить Березовского, Понькин - как он работал по Тейтуму. Кроме того, я ещё рассказал, кто убил Листьева - весь разговор с Трофимовым передал. Четыре месяца спустя, после нашей пресс-конференции, Доренко действительно показывал этот фильм как боевик. Мы даже отбили зрителя у рейтинговой ленты "Никита".

— Ну и Доренко «отбили».

— Да, его выгнали с эфира. Прошло две или три серии, остальное ему запретили показывать.

— Понятно, почему Шебалин не пошёл к Доренко -ты сказал, что он был провокатором и телезапись не входила в его миссию. Но совершенно непонятно, почему с вами пошёл Гусак. Судя по твоему рассказу, его нельзя заподозрить в чистоте помыслов.

К тому же он пользовался доверием Ковалёва и Хохолыюва, помогал им тебя «разводить», уговаривал отказаться от обвинений. Зачем он пошёл записываться к Доренко?

— Я думаю, он запаниковал, когда услышал, что завтра нас арестуют. Или вдруг решил, что Березовский с Доренко сильнее Хохолькова с Камышниковым. Не рассчитал, одним словом. Это его и погубило. Уверен, что Хохольков его считал своим, пока не узнал о записи у Доренко.

«Саша, вы проиграли»

А утром после съемок мы пришли к Ковалёву - всем отделом. Там присутствовал генерал-лейтенант Лысков, помощник Ковалёва. Нашу беседу, как мне потом стало известно, сняли скрытой камерой. Лысков сидел спиной к камере, а Ковалёв сбоку - их видно не было, а весь наш отдел рассадили напротив и снимали.

— Весь седьмой отдел? Это сколько же человек?

— Гусак, Шебалин, Щеглов, Понькин, Бадвей, Скрябин, Ермолов, Соловей, Шевчук, Круглов, Латышёнок. Все, кроме Енина.

— И все подтвердили твои обвинения?

— Да.

— Ты видел эту кассету?

— Кассету не видел. Но мне рассказывали, что генералы смотрели и возмущались нашей наглостью. Ковалёв начал с того, что иностранные спецслужбы неустанно ведут работу по разрушению наших правоохранительных органов и ФСБ, систематически и всячески пытаются их дискредитировать. Этим занимаются Англия, США, страны НАТО, а также Израиль. Речь длилась двадцать минут. Кругом враги, мы в плотном окружении, а есть люди, которые не понимают, что играют на руку западным спецслужбам, либо с ними связаны.

Когда он закончил, встал я: — Николай Дмитриевич, я не являюсь агентом ни израильской, ни американской спецслужб. Я бы не хотел так далеко уходить в политику. Я вот на бумаге могу расписать, чем некоторые наши генералы занимаются. Причём распишу подробно, приведу конкретные эпизоды преступной деятельности.

Ковалёв замотал головой:

— Не надо мне твоей схемы. Сегодня вас должны вызвать в военную прокуратуру для дачи объяснений по поводу ваших рапортов. Я бы попросил вас (обратился ко мне) сказать в прокуратуре, что этого вообще не было, что Камышников ничего такого не говорил. И на этом всё успокоится. Вы понимаете, ведь это же какой удар по Системе.

— Я не могу отказаться от своих слов и врать в прокуратуре, - ответил я.

Лысков предложил: «Можно сказать по-другому. Что да, Камышников говорил, но это был не приказ, а просто шутка. Нелепая шутка, и всё». Я возмутился: "Какая шутка? Это был приказ. Почему я должен врать? Не буду я этого делать».

И тут Ковалёв произнёс:

— Александр, но мы ведь можем тебя посадить в Лефортово, ты же знаешь.

— А за что?

— Ну, изучим твою рабочую биографию, что-нибудь да найдётся, -улыбнулся он. - Но мы же этого не хотим. Ведь то, что вы делаете, по органам бьёт. Всё должно быть тихо. Зачем сор из избы выносить?

И я предложил:

— Хорошо. Я понимаю, что это ударит по органам, и предлагаю следующее: назначьте комиссию и во всём разберитесь внутри органов. В комиссию должны войти не только те, кого вы сами предложите, но и те, кого мы назовём. Мы знаем честных генералов, которые во всём разберутся.

Ковалёв согласился: "Хорошо. Вы не ходите в прокуратуру, а мы назначаем комиссию». Я отказываюсь: "Нет, вы сначала назначьте комиссию, и тогда мы не пойдём в прокуратуру".

«Ну ты понимаешь, требуется время, чтобы подготовить приказ». -"Какое время? Вот сейчас и напишите от руки приказ. Назначаем комиссию, начинаем работать. Если комиссия выяснит, что мы наврали, то уйдём сразу же, напишем рапорта и уйдём. И тогда можете сажать. А если выяснится, что мы говорим правду, то пусть уйдут те, другие".

Ковалёв: "Нет, для начала вы не пойдёте в прокуратуру, а потом мы назначим комиссию". Мы: "Нет, наоборот". Ковалёв: "Ладно, я должен подумать. Но пока в прокуратуру не ходите. После обеда я дам вам ответ».

На этом совещание закончилось, и мы поехали в отдел. Часа в два-три мне позвонили из прокуратуры. Человек представился: «Генерал Анисимов, начальник Управления по надзору за ФСБ", - и пригласил к себе для дачи объяснений.

Я пошёл к Гусаку: "Меня уже вызывают. Что сказал Ковалёв? Будет комиссия или нет?" Гусак позвонил Ковалёву, тот ответил: "Подождите, пока не ходите". Гусак в панике: "Николай Дмитриевич, они идут туда..."

Мы собрались: я, Шебалин, Понькин и Латышёнок, и отправились в прокуратуру. Приходим к Анисимову, тот вызывает следователя: «Развести по разным кабинетам и допросить». Меня оставил у себя в кабинете. Напротив сидит полковник Минченко, начальник отдела. Они меня начали допрашивать, и я им всё рассказал. Причём не только о том, что мне давали команду убить Березовского, а также и по Джабраилову, и по Трепашкину то, что мне было известно. Я рассказал и о том, что Хохольков в своё время ставил мне задачу выбить деньги за наркотики у некоего уголовного авторитета, Нанайца.

Анисимов спросил: "И ты это всё подпишешь?" Я кивнул. «Да, - говорит, - сынок. Будучи лейтенантом, я вёл дело Судоплатова. С тех пор ничего подобного не слышал. Приходи завтра, мы составим протокол, и ты его подпишешь. Или не подпишешь".

Я на следующий день прибыл в прокуратуру. Подписал. Через некоторое время звоню и спрашиваю: "Что с нашим заявлением?" Анисимов: "Возбуждено уголовное дело".

Дело было возбуждено по факту превышения и злоупотребления должностными полномочиями руководством УРПО ФСБ России. После этого оно было передано в Следственное управление Главной военной прокуратуры. — Я в жизни не поверю, что в это время Березовский не тянул за все нити, не использовал все связи - Юмашева, Савостьянова, Дьяченко, чтобы разобраться с Хохольковым и Камышниковым.

— Наверное, использовал. Только факт, что у него ничего не вышло - дело-то закрыли. Но ФСБ тоже не дремало. В газете "Сегодня" появилась статья, где я обвинялся в десяти убийствах и пятнадцати разбойных нападениях. Мне позвонил Березовский и спросил: «Это правда?» Я говорю: «Нет». Тут он мне сказал: "Я только что вышел от Савостьянова, где тот устроил мне «очную ставку» с Ковалёвым. Ковалёв посоветовал тебе не доверять. «У нас, - говорит - есть информация, что Литвиненко занимался "убийствами". Я спрашиваю: "Ну а вы, Борис Абрамович?" - Я ему сказал: "Николай Дмитриевич, не Литвиненко занимался убийствами, а Гусак. И вам грех его обвинять, потому что он это делал по вашему приказу". На следующий день меня встретил Гусак и спрашивает:

- Это ты рассказал Березовскому про дагестанцев?

— Да, я. А ты откуда знаешь?

— Мне Ковалёв вчера сказал, что Березовский ему на меня жаловался. Я тебя предупреждаю, эти дела серьёзные, там конкретные трупы, а не какие-то мифические приказы. Если ещё где-нибудь ляпнешь, мы с тобой будем уже по-другому разговаривать.

Я ему говорю:

— Знаешь что, Саша. Вот ты ходишь, уговариваешь ребят отказаться от показаний. Занимаешься шантажом. Если тебе есть чего бояться - это твои проблемы. Наступил момент истины, и каждый будет сам отвечать за свои дела.

— В конце июля Ковалёва сняли, и на его место был назначен друг Березовского Путин. Это не помогло?

— Во-первых, Березовский сблизился с Путиным гораздо позже, в 1999-м. Если Путин и был кому-то друг, так это Пал Палычу Бородину, у которого работал заместителем до перехода в ФСБ. Во-вторых, как показали последующие события, не такой уж он был друг Березовскому. А в-третьих, Путин был человек новый, он не хотел, да наверное, и не мог с ходу наезжать на двух генералов, у которых в ФСБ всё схвачено. Директора приходят и уходят, а профессионалы остаются на месте. Мог ли он, второстепенный подполковник, рулить ФСБ? Ведь это действительно гидра, и нет в госбезопасности такого человека, который бы знал, что на самом деле находится на конце каждого щупальца. Директор ФСБ, конечно, знает, какие существуют подразделения, но до конца их возможностей - не знает! Схема управления этой гидрой просто отсутствует, приводные ремни оборваны.

Мне, кстати, объяснили, как Хохольков и Камышников себя обезопасили. Так прикрылись, что даже Путин им был не страшен.

— Кто объяснил?

— Трофимов, начальник Московского управления. Он нам симпатизировал, но предпочитал держаться в стороне. Он человек опытный.

Вот как-то раз в начале июля вышли мы с ним поговорить на улицу. Спрашивает: "Как ваши дела, Саша?" Я ему рассказал про прокуратуру, уголовное дело, про запись Доренко, а он пожевал губами и говорит: "Я думаю, Саша, вы проиграли".

— Почему? - спрашиваю.

— А ты что, газет не читаешь? Вот, - говорит, - убили генерала Рохлина. Кто ж их теперь тронет?

Сказал - и пошёл. А я стою ошарашенный. Рохлина-то ликвидировали высокопрофессионально да на жену убийство свалили. По почерку на наших похоже. Неужто мои генералы ещё и Рохлина убрали, пока мы на них рапорта писали.

«Здравствуй, Миша. Я твой киллер»

— С Ковалёвым ты больше не виделся?

— У нас была ещё одна встреча, после того как мы уже дали показания на руководство. Он вообще-то ко мне хорошо относился, и я к нему тоже с уважением. Ковалёв мне сказал: "Ты попёр против системы. Я не знаю, что с тобой будет". Он смотрел на меня как на обречённого. В его глазах не было злобы, он просто смотрел с сожалением. Интересная получилась беседа: «Александр, вот вы ходите там, жалуетесь, пишете, но ты же сам мне подал рапорт и просил создать отдел, который занимался бы внесудебными расправами. А когда создали отдел, побежал в прокуратуру. Это же непорядочно». Я говорю: "Николай Дмитриевич, я такого рапорта не писал. Его писал Гусак. А вы создали отдел по внесудебным расправам, чтобы, я так понимаю, уничтожать террористов. А подразделение отправили выполнять заказы: водочные киоски бомбить, Трепашкина убивать. Его-то за что? Он же свой, наш подполковник». А Ковалёв мне в ответ - такой довод: "А чего он на меня в суд подал?" Вот он, момент истины (кино такое было): я генерал, стою над законом, идёшь против меня - будешь убит в своём подъезде.

После того как всё это прошло, нас вывели за штат и долгое время с нами торговались. Нас вызывали к заместителю начальника Управления кадров Смирнову. Таскали по кабинетам: меня, моих сотрудников. Никуда не назначали. В ФСБ тогда началась реорганизация. Закрыли УРПО.

— А директором уже...

— Стал Путин. А нас всё давили. Путин издал приказ, что офицеров бывшего УРПО назначать вне лимита. Но нам всё равно говорили, что нет мест. Всех кругом назначали, а нас нет.

Были собеседования, уговоры. В это время, где-то в октябре, закрыли дело в отношении Хохолькова и Камышникова. Нас вызвали в прокуратуру, чтобы ознакомить с постановлением о прекращении уголовного дела.

В тот день я познакомился с Трепашкиным. Знакомство произошло напротив здания Главной военной прокуратуры. Встретились, я говорю: "Миша, здравствуй, я твой киллер". Он отвечает: «Здравствуй, а я твоя несостоявшаяся жертва». Поскольку Трепашкин по одному из дел проходил как потерпевший (на него тоже готовили нападение), то в прокуратуре его попросили ознакомиться с этими материалами.

Материалы, которые нам предъявили, были просто чудо. Да, - было написано в постановлении - в ФСБ планировалось нападение на Трепашкина, прослушивался незаконно его пейджер. Но поскольку пейджер прослушивался только один день и невозможно установить, какое подразделение ФСБ прослушивало, то нет и состава преступления. Руководство ФСБ не приказывало убить Трепашкина. Руководство "подтверждает", что просило только отобрать у него в подъезде удостоверение. А поскольку не поймали, не отобрали, то нет состава преступления.

В постановлении по Джабраилову было написано, что следствием установлено - в ФСБ проводились кое-какие мероприятия. Прослушивался его телефон, проводилось наружное наблюдение, но поскольку его не похитили, то состава преступления тоже нет.

— Джабраилова не ознакомили с материалами?

— Не знаю. Говорили, что он очень испугался и, по-моему, из Москвы даже уезжал.

В отношении Березовского. Да, в ноябре 1997 года Хохольков в одной из бесед с Гусаком поинтересовался, сможет ли тот "хлопнуть" Березовского. Но это был разговор с глазу на глаз, не приказ, а просто беседа. И, конечно, состава преступления нет.

Кроме того, на совещании 27 декабря Камышников, в присутствии Латышёнка, Шебалина, Понькина и Литвиненко, говорил слова, дискредитирующие его как руководителя, но опять же «не имея намерения убить» Березовского.

— Дело закрыли. А где сейчас прокурор Анисимов?

— Его вскорости уволили.

Глава 8. Крик в пустыне

Там заводят танки
Народ безмолвствует
Концы в воду
Пейзаж после битвы

Гам заводят танки

— В ФСБ заранее знали о вашей пресс-конференции?

— Я об этом сам сказал Здановичу, начальнику Центра общественных связей ФСБ. Дело было так. В эти дни в газете «Комсомольская правда» была опубликована анонимная статья с заявлением директора ФСБ о том, что меня подозревают в получении взяток, что только благодаря утечке информации меня не удалось задержать с поличным. В статье также сообщалось, что Управление собственной безопасности прослушивает мой домашний телефон и ведёт за мной наружное наблюдение.

Я пошёл к Здановичу:

— Товарищ генерал, почему вы молчите? Меня в газетах обвиняют в том, что я совершил десять убийств, занимаюсь вымогательством, рэкетом, мой телефон слушают, за мной следят. Почему вы не опровергаете эту информацию? Это ваша обязанность. Он ответил: «Я не буду этого делать». Тогда я ему заявил, что сделаю это сам. Начну давать интервью или соберу пресс-конференцию.

Зданович предупредил: "Вы имеете право на это только с санкции непосредственного руководителя". А я же был за штатом, в распоряжении Управления кадров. Пришёл к полковнику Меркулову, начальнику отдела, который меня курировал, и говорю: «Собираюсь пойти на телевидение". Тот испугался: "Я не могу тебе такую санкцию дать». Я спрашиваю:

"Тогда кто?" - "Начальник Управления кадров".

Я пришёл в приёмную начальника Управления кадров Соловьёва. Сижу, выходит он, посмотрел на меня: "Что вы тут делаете?" - Я ему спокойно: "Товарищ генерал, пришёл к вам побеседовать".

Он даже слушать не стал: "Ходите тут, заняться вам нечем, жалобы пишете, рапорта. Убирайся отсюда, чтоб духу твоего не было".

Я развернулся и ушел. Больше ни к кому не обращался.

За сутки мы их официально предупредили. Я был подполковник, военнослужащий, числился в ФСБ, меня могли вызвать и официально запретить давать пресс-конференцию. Никто ничего не сказал.

Что самое интересное - за десять дней до пресс-конференции, когда стало известно, что пойду на телевидение, со мной начались торги. Вызвали в Управление кадров и дали документ, в котором было написано, что мне предлагают вышестоящую должность, но для этого я должен отказаться от телевидения и от своих показаний в прокуратуре...

С одной стороны, торговались, с другой - продолжали запугивать.

— Что, торговались, да ещё в письменном виде?

— Именно так. Этот документ есть. Я сказал, что никакими торгами заниматься не собираюсь и от своих показаний не отказываюсь.

За несколько дней до назначенной даты мы собрались все вместе и написали обращение.

— Кто все?

— Все, кто будет на пресс-конференции: я, Шебалин, Понькин, Щеглов, Латышёнок и Миша Трепашкин (он тогда служил в налоговой полиции, но сказал: "Я тоже пойду, считаю, что это бандиты").

— Гусака не было?

— Гусак, наоборот, был против. Его вообще было не видно и не слышно. Он уже с нами не общался. Сам втихую снова устраивался в Антитеррористический центр, на какую-то должность. По оперативным данньм, договаривался через криминального авторитета Малышева, которого когда-то завербовал агентом. Этот бандит имел хорошие выходы на бывшее руководство питерского ФСБ, на Патрушева и Путина.

Пресс-конференция состоялась в середине ноября. Я зачитал обращение. Нашей целью было обратиться к парламенту, президенту и общественности и рассказать, что творится в ФСБ и что при таких спецслужбах неминуем откат к тоталитарному обществу.

— Ты к этой мысли самостоятельно пришёл? Или кто-то тебе объяснил?

— Нет, на меня никто не давил. Когда меня начали давить в ФСБ, я по-новому увидел эти рожи - наглые, беспредельные. Плевали эти люди на закон. К нам в отдел приходил Симаев, помощник по безопасности Хохолькова, и говорил: «Ну ты же понимаешь, с какими людьми вы имеете дело. Это большие люди. Вас передавят, как щенков".

Я понимал, куда мы катимся. Мы хотели обратиться к обществу. Цель была предупредить: если никто сейчас не остановит эту чуму, через два-три года она возьмёт власть.

— Похоже на предупреждение Зорге накануне войны. Которому, кстати, Сталин не поверил.

— А помнишь, перед войной ещё был случай, когда немецкий солдат в ночь с 21-го на 22 июня перебежал границу, чтобы предупредить: "Там заводят танки. Идут на вас". Но все решили, что он провокатор...

В 1998 году я увидел, что начинается беспредел. На Лубянке шли разговоры: «Вот евреев передушим и установим порядок...»

Народ безмолвствует

— А ты не понимал, что народ вас не услышит?

— Я рассчитывал, что журналисты поймут. Единственная сила, которая способна всё это поднять. Я знал, что есть заказные журналисты. Но думал, что остались же и те, кто придёт и скажет: "Ребята, давай доказательства!» Ведь мы не открыли Америку, давно уже пресса пишет, что спецслужбы слились с криминалом. Одни газеты туманно писали «из источников в спецслужбах нам стало известно", другие - в открытую. А тут вышли шесть человек - полковник, два подполковника, два майора, старший лейтенант, и говорят: "Да, на спецслужбе нас заставляли убивать, похищать людей". Назвали конкретные примеры, когда, кого, кто... Что ещё надо? Какие источники? Явки, пароли, адреса? Придите, напишите, потребуйте создать комиссию, разберитесь в этом!

Но на следующий день читаю в газете, что это провокация Березовского. Да при чём тут Березовский?! Да, он знал, что будет эта пресс-конференция, но он никого не заставлял идти, все пришли сами, и никому денег он не предлагал.

— Но к тебе прилипло клеймо «человек Березовского», и многие, кто наблюдал за этими событиями, думали - это по движению верёвочки БАБа выскочил Литвиненко и поливает всех.

— Если хочешь установить истину, то человека Березовского надо выслушать, как и человека Патрушева или человека Путина. Это нормально, если есть намерение докопаться до истины. Мы же по службе получали информацию от преступников! И работали с ней.

Опровергнуть, отмести мою информацию на основании того, что Березовский не ладит с властью, а я его человек - это уловка! Для того и существует оппозиция, чтобы сдерживать власть. А общество должно хотеть во всём разобраться. Иначе - беспредел!

Вот председателем Счётной палаты был, как говорили, человек Зюганова. Что бы он ни сообщал - отмахивались. Это, мол, происки коммунистов.

Теперь в Счётной палате человек Путина. Ни одной утечки. Теперь общество никакой информации не получает вообще. Какой бюджет у президента, как он формируется, что там происходит в его Управлении делами? Куда делись миллионы, направленные в Чечню? Раньше хоть какие-то цифры появлялись...

— А ты от Березовского получал деньги?

— До того как сел в тюрьму - никогда. После побега в Англию он дал мне денег на первое время. "Разбогатеешь, - говорит, - отдашь". Ибо он -порядочный человек. «Ты, - сказал, - Саша, помог бы мне, если б я попал в такое положение? Я же тебе всё-таки обязан, ты меня предупредил, когда меня хотели убить, и за это в тюрьму сел». Но до этого - никогда. Хотя Шебалин после пресс-конференции мне сказал: "Пойди к Абрамычу, попроси тысяч пятьдесят на каждого, за такое дело это нормально».

— А ты?

— Я его послал.

— Многие всё равно скажут, что ты пошёл против ФСБ не из бескорыстия, а потому что ошибся - поставил не на ту лошадь -Бориса Абрамовича, который в конце концов потерял влияние в Кремле. Ты не жалеешь? Поставил бы на Коржакова, Патрушева или Путина, был бы сейчас генералом.

— Пусть говорят. Березовский, в отличие от лиц вышеперечисленных, никого не убивал, дома в Москве не взрывал и бессмысленную воину не устраивал. Не скрою, на каждом этапе у меня был выбор, но я о нём не жалею и сплю спокойно.

Березовский - не ангел. Я тоже не ангел. Но он не преступник. И я благодарен ему за то, что благодаря знакомству с ним у меня раскрылись глаза и я смог выбраться из этой банды.

— Так или иначе, реакция на ваши обвинения была вялая.

— Да, я этого не ожидал. Знаю, что часть прессы контролируется ФСБ, но почему независимые СМИ молчали? Почему никто не просил: «Расскажите подробнее»? Сейчас все кричат - спецслужбы у власти. Немцов говорит про полицейское государство. Где они были тогда, в ноябре 1998 года. Никто даже слова не сказал. А пресса, которая контролировалась ФСБ, травила нас. Создавалось общественное мнение, для того чтобы меня посадить в тюрьму и там расправиться. Писали, что я бандит. Причём некоторые статьи публиковались без подписи. В "Комсомольской правде", "Московском комсомольце", в газете "Я телохранитель".

Все прекрасно знают, что это статьи, заказанные и проплаченные ФСБ. Была парламентская комиссия по факту нашей пресс-конференции. Её возглавила Элла Панфилова, и всё прошло тихо и гладко. Никто и не знает, чем же закончилась её работа. Почему Эллочка даже не вызвала участников пресс-конференции? Почему комиссия не спросила: "Товарищ подполковник, вы обвиняете спецслужбы в преступлениях. Предъявите доказательства".

Этого не было, потому что и парламентская комиссия с первого дня контролировалась ФСБ! Потому что спецслужбы ещё при Ковалёве начали брать под контроль парламент. А сейчас и брать некого - все свои. Когда какой-нибудь депутат не давался, то шли на всё. Мне известно, что когда Илюхин готовил импичмент Ельцину, у него в рабочем кабинете провели негласный обыск. Надо же - залезть в сейф председателя парламентского комитета! Кстати, тогда мы встретились с Илюхиным на явочном пункте. Нет, правда. Мой бывший начальник отдела Платонов сказал: "У меня есть явочный пункт в центре Москвы, и мы там назначили встречу с Илюхиным". Мы встретились. Это само по себе интересно: депутат Государственной думы встречается с подполковником ФСБ на территории России - на явочном пункте. Илюхин нас выслушал, что-то отметил и - ни ответа, ни привета. Тоже ручной коммунист...

Концы в воду

— Давай представим, что ты согласился ликвидировать Березовского. Как это было бы сделано?

— У каждой банды есть свой почерк. Одна взрывает, другая стреляет из снайперской винтовки, третья работает топором. Одна банда грабит квартиры, другая банки, третья работает на рынках. Так вот, профессионалы, обученные в спецслужбах, тщательно готовят информационное сопровождение убийства, особенно если оно политическое. Задача - увести следствие и общественное мнение в сторону, создать правдоподобную ложную версию. Таков почерк спецслужб.

Если этот человек бизнесмен - общественное мнение готовится под версию, что он кому-то должен деньги. Если лидер криминальной группировки - вбрасывается информация, что у него разборки в преступном мире. Если политический деятель, то обычно появляются слухи, что он якобы занимался бизнесом либо был коррумпирован. Причём эти статьи размещаются в газетах и, может быть, не в самых популярных. Публикуется малюсенькая заметка, где-нибудь в уголке.

Короче, такому событию предшествует пиаровская подготовка. В случае с Березовским это сделать было бы нетрудно. Например, перед тем как убили Галину Старовойтову, появилась статья малоизвестной российской журналистки о том, что когда Ельцин приезжал в Лондон, Старовойтова организовала интервью российского президента газете «Санди Экспресс" за деньги. И были ссылки на источники, которые находятся в Англии.

И смотрите, как сделали: почему из Англии пришла информация? Потому что планировали после её убийства именно туда увести все следы. Там живут её первый муж и сын. В газетах даже писали, что они занимаются нефтяным бизнесом в Англии. Обывателю всё понятно: "Ах, она нефтяным бизнесом занималась!" Да у нас же всех, кто занимается нефтью, регулярно отстреливают.

Словом, ликвидация Березовского сопровождалась бы хорошо отрежиссированным пиаром.

— И, как убийство Старовойтовой, оно осталось бы нераскрытым?

— Конечно. Не потому, что оно нераскрываемо, а потому, что все понимали бы, кто за этим стоит, и боялись бы узнать правду. Как и убийство Листьева, Холодова...

— Вернёмся к Старовойтовой. Как бы ты раскрывал это преступление?

— Первая ниточка - всё, что связано с той статьёй и теми, кто её заказал. Я бы начал с досконального изучения судебного иска Старовойтовой за клевету, который она выиграла.

В ходе судебного заседания так и не был установлен мотив: почему журналистка это написала? Клевета - умышленное преступление, и зачем она это сделала, осталось невыясненным. По чьему заданию журналистка оклеветала Галину Старовойтову? Кто её, студентку журфака, дважды отправил в Лондон и снабдил адресами и документами, номера которых она приводит в статье?

Третье. На судебном заседании было установлено, что журналистка ходила по многим газетам, но везде отказались публиковать дезу. И кто же опубликовал? «Московский комсомолец» - фактически орган спецслужб. Спецслужбы не хотят весь "слив" передавать в "МК", но когда все отказались, деваться было некуда.

Через четыре месяца после решения суда Галина Васильевна была убита. И первая версия, которую начало отрабатывать следствие - «экономический" характер убийства. Версия с нефтью была не основной, а пробной. Потом выдумали другое - якобы ей восемьсот тысяч долларов дали, и она привезла их в Питер для своей партии. То есть просто ограбили ее. В общем, всячески уводили следствие от политической версии.

Мне известно, что ни сын, ни муж Галины Васильевны нефтяным бизнесом не занимаются. Сын, правда, работал в какой-то компании, но оттуда давно уволился. Был мелким клерком, не имеющим отношения к бизнесу. Семья живет достаточно скромно и не имеет никаких прибылей. А ведь кто-то же это всё продумывал, кто-то готовил. Ведь кто-то искал и нашёл начинающую журналистку, дал ей в руки «материал». Именно английскую версию вытащили за восемь месяцев до убийства, чтобы отвести дело от России.

Если бы не было суда, они бы её, может, и раньше убили. А теперь очень важный вопрос. Что было бы, если бы Галина Васильевна не подала в суд? Не заметила бы публикации? Тогда версия, связанная с нефтяным бизнесом её родственников в Англии, стала бы основной. И после её убийства вытащили бы эту газету и сказали: А вот видите! Про неё писали! И она не подала в суд. Значит, была согласна".

Я думаю, что Галина Васильевна Старовойтова была убита спецслужбами. Подъезд, кстати, их рабочее место. Логика и стиль события, характер клеветы на неё после убийства подсказывают это. Уголовнику не нужно убивать политического деятеля. Кстати, слово в слово на панихиде это подтвердил Аркадий Мурашов, бывший начальник Московской милиции, её друг.

— За что её убили по такой версии?

—Мотивация следующая. Погибла Галина Васильевна. Через некоторое время при странных обстоятельствах скончался Собчак. А Путин и его питерская команда въехали в Кремль как демократы. До сих пор на Западе Путина представляют как ученика Собчака. Ведь в ФСБ есть информация для внутреннего пользования и для внешнего. Своему народу они говорят: вот этот сотрудник КГБ наведёт в стране порядок. А для Запада подобная логика не годится. Поэтому на Западе они говорят: это ученик Собчака и Старовойтовой, стало быть, демократ.

Будь живы Собчак и Старовойтова, мог бы Путин вытворять то, что он сейчас делает? Мог бы он Гусинского выгнать из России и разогнать НТВ? Мог бы строить вертикаль власти на развалинах конституционного строя? Нет! Потому что ни Собчак, ни Старовойтова по таким принципиальным вопросам на компромисс бы не пошли.

— Старовойтову убили уже после скандала с Березовским и Ликвидации УРПО. Значит, есть ещё отделы специальных задач?

— Я в других УРПО не служил. Но могу сказать - они были, есть и будут, пока Система жива. Холодов, например, был убит профессионалами ещё задолго до создания УРПО.

Пейзаж после битвы

— Скажи, как получилось, что тебе удалось собрать людей вместе в этой нелёгкой ситуации и повести их на пресс-конференцию? Это же был отчаянный шаг. Все знали, чем это может закончиться.

— Да, это было как взрыв, бунт на корабле. — И осознанный каждым участником пресс-конференции?

— Да, каждый шёл сам. Никто никаких денег не получал (как потом клеветали). Это был бунт. Как говорится - «не могу молчать!»

Почему ребята за мной пошли на пресс-конференцию? Потому что в каждом из них заложено добро. Каждый в общем-то шёл работать в органы не из-за денег. Это сейчас приходят в милицию, ФСБ и говорят: "Где здесь лучше бабки лупить?" А раньше люди шли защищать своё государство и служить!

Даже Шебалин, который, я думаю, был у нас провокатором, тоже когда-то был нормальным парнем. В каждом человеке заложено хорошее, и даже если он становится преступником, то не получает от этого удовольствия. Да, крышуют, рэкетируют, открывают совместные предприятия с друзьями, где используют служебное положение. Есть рвачи, фактически воры в погонах, даже грабители и разбойники... А есть ленивые и трусливые: приказали - сделал, кинули его долю - взял... Но почти все в глубине жалеют, что приходится так жить, потому что иначе нельзя в этой системе. Но в тот момент каждый из нас почувствовал себя человеком.

И я знаю, что многие наши ребята, кто смотрел это по ТВ, были с нами. Никто из нашего отдела не осудил наш поступок. Некоторые не пошли с нами, потому что, сказали - не место сотрудника госбезопасности в телевизоре. Они, конечно, были правы.

— А сколько человек не пошло?

— Пять или шесть. Конечно, не место сотрудника спецслужб в телевизоре, но то, что случилось у нас, я считаю необходимой обороной. Без этого нельзя было.

И ещё одно: мы ведь, когда отказались приказ выполнять, не знали, что дойдёт до пресс-конференции. Думали - руководство разберётся. А дальше - всё само покатилось снежным комом. Бунт - он как преступление, сделаешь первый шаг - назад пути нет.

— Ты за эту пресс-конференцию попал в тюрьму. Скажи, а что стало с другими ребятами, с Латышёнком? Он самый молодой из вас.

— Латышёнок сейчас работает в частном охранном предприятии. А тогда он остался без работы. Ему нравится быть телохранителем. Он прошел курс телохранителей в Израиле, получил международный сертификат.

Андрей Понькин остановился на полпути. Когда я ушёл в Англию, сказал мне по телефону: "Я бы тебе не дал уйти, если бы знал.. Даже уговаривал меня вернуться, но делал это, конечно, по заданию. Потому что ни один нормальный человек, который ко мне относится хорошо, не сказал - возвращайся". Наоборот, все говорили - правильно сделал. Мне сказали, что Андрей на какую-то коммерческую фирму устроился, живёт богато, всё у него хорошо.

Миша Трепашкин из налоговой полиции уже изгнан. Сейчас он адвокат. Геру Щеглова тоже отовсюду выгнали.

Шебалин продолжает работать по специальности. Он отказался от своих слов. Я думаю, он с самого начала был провокатором, ведь он единственный из участников, на ком есть кровь. Вспомни, он на пресс-конференции выступал в маске - он никогда её не сможет снять. Почему? Да потому что если он снимет маску, его могут опознать по-настоящему. Тогда я не знал, что на нём висит. Но потом мне ребята рассказали, что он участвовал в мероприятии, когда похитили и убили одного араба. Заказ был сверху, из ФСБ. Шебалин якобы получил за это сорок тысяч долларов. А его во время получения денег записали на плёнку. Плёнку я не видел, но мне сказали, что она есть. И я решил всё это проверить - взять Шебалина -на "понт".

— Витя, - говорю, - меня вызывали в Главное управление по борьбе с организованной преступностью и спрашивали о тебе. - Разговор наш проходил в Сандуновских банях. Мы стояли под душем, и записи он не боялся. - Там араба какого-то убили, а тебя записали на плёнку. Ты не боишься?

И Шебалин раскололся: «Это, - сказал, - было оперативное мероприятие. Мы можем это доказать».

— А где сейчас Гусак?

Сейчас он работает в какой-то строительной компании. У него есть свой ресторан, недалеко от Лубянки. Помог ему Малышев, лидер тамбовской преступной группировки. Малышев являлся то ли агентом, то ли доверенным лицом Гусака. Они познакомились, когда делили Калининградский водочный завод. А у Малышева были хорошие связи с Патрушевым, еще с карельских времён.

Этот Малышев позвонил Патрушеву, попросил за Гусака, чтобы того не посадили. Мне прямо сказали: Гусака никто не посадит, потому что за него сам Малышев просил у Патрушева. Вот Гусак три года условно и получил. Это при двенадцати эпизодах и одном трупе.

— Но в Бутырке он всё же сидел?

— Ну, месяц посидел в Бутырке. Они же не знали, чем всё кончится, и держали Гусака на крючке на всякий случай, на роль крайнего, если бы признаваться пришлось. А то получается, что подчинённый в тюрьме, а все начальники на свободе. И даже продвигаются по службе. Надо было кого-то посадить, хоть на месяц.

— Что стало с Хохольковым и Камышниковым?

— Хохольков по-прежнему генерал ФСБ на руководящей должности, имеет дорогой ресторан на Кутузовском, особняк ценой в миллион долларов в Немчиновке.

Камышников - служит заместителем начальника Управления ФСБ по защите конституционного строя, которое занимается политическим сыском.

— Опер Литвиненко исчез. А что стало с агентурой?

— Это моя боль. Я привлёк людей для негласной помощи органам государственной безопасности от имени Российского государства. Люди давали подписку, что они обязуются помогать не мне, а России. Страшно, но все они были расшифрованы, им вроде как мстили за связь со мной.

Один агент был расшифрован перед уголовной средой, и это сделали сотрудники Управления собственной безопасности. Его звали Александр, это был отличный агент, имевший обширные связи в преступной среде. Он хорошо знал взрывное дело, оружие, и к нему часто обращались преступники с просьбой изготовить взрывное устройство, что-то починить. Он обладал исключительными способностями, мог разговорить человека - грамотно выполнял работу. Александр помог обезвредить несколько настоящих банд грабителей и наёмных убийц.

И вот этого агента пригласили в Управление собственной безопасности. Его вызвали в приёмную, официально, что вообще запрещается делать в условиях конспирации. И от него потребовали на меня компромат. Представь, агент способен собрать ценную информацию о терроре, а ФСБ он нужен только для того, чтобы опорочить меня.

Агент ответил: «Никакого компромата я не знаю. Я честно сотрудничал с Литвиненко, и он меня не втягивал в преступления».

Агент часто пытается "подтянуть" опера. Однажды он мне предложил поучаствовать в одном деле, когда мы только начинали сотрудничать. Я сразу поставил его на место и сказал: «Если ты надеешься за счёт органов зарабатывать деньги, то ошибаешься. Этого не будет. Мне придётся тебя исключить из агентурного аппарата. Если ты считаешь, что я буду прикрывать твои делишки - тоже ошибаешься. И этого не будет».

Естественно, они агента проверили. Ничего не нашли на него. Тогда начали запугивать, что повесят на него уголовное преступление и посадят. Агент ответил: "Я сидел за преступления, а если мне придётся сесть за человека, которого я уважаю, то для меня это как награда. Сажайте". Ему тогда сказали: «Мы тебя не просто посадим. Мы тебя ещё расшифруем перед уголовной средой. Подскажем тем, кто сейчас сидит, что на них навёл ты".

Недавно узнаю - уже начались провокации. Зашли к нему домой мужчина и женщина, показали документы и сказали: "Мы из ГРУ. Вы работали с Литвиненко?" Он подтвердил. «Мы вам дадим задаток четыреста долларов. Надо убить одного человека. Вы бы согласились?» Александр отказался - это, говорит, не по моей части.

Перед этим его выгнали отовсюду, и он остался без денег. Сделали так, чтобы у него не было денег на жизнь, а потом стали провоцировать.

- А чего так мало предлагали за убийство?

— Это как предоплата. Ещё один агент у меня находится в бегах. Матери его просто сказали, что если он появится, его застрелят, потому что он отказался давать на меня показания. Также вызывали на допрос и запугивали всех моих друзей. У одного - он был директором магазина -магазин опечатали, стали требовать показания на меня, что я якобы крышевал, деньги от него получал. Человеку пришлось на самый верх дать взятку, чтобы снова открыть торговлю. Он сказал: «Я лучше деньги, заплачу, чем напишу на своего товарища". Другому устроили взрыв на предприятии. При этом на них выходили сотрудники ФСБ и предлагали крыши: "Литвиненко нет, теперь мы будем крышей". Вроде как бесхозное имущество осталось, надо прибрать к рукам.

Когда я ещё оставался в Москве, мой агент как-то позвонил и сказал, что ему предлагали совершить заказное убийство уголовники, с которыми он сидел раньше. Я сообщил это Ивану Кузьмичу Миронову, начальнику Оперативно-розыскного управления, где раньше служил. Говорю: «Вот агент, который числится за нашим управлением, ходит бесхозный, никому не нужный, звонит мне, я уже сам подсудимый и не могу с агентурой работать. На него вышли какие-то люди и предложили совершить убийство двух человек. Встретьтесь с ним и примите информацию и меры».

Никто с ним так и не встретился.

Агент звонит через две недели: «Саша, сделай что-нибудь! Уже одного убили, вот-вот и второго убьют. Я тогда к ментам пойду». Опять начинаю звонить всем: "Убили уже одного". А Миронов говорит: "Слушай, Саша, мы сейчас очень заняты, нам некогда этим заниматься. Позвони попозже".

Убийствами людей заниматься некогда! Они ведь заняты другими делами...