Как работа Вашего мозга программирует Вас и Ваш мир. Ч.1

Квантовая психология
Как работа Вашего мозга программирует Вас и Ваш мир

Роберт Антон Уилсон


Роберт Антон Уилсон. Квантовая психология.
Перевод с англ. под ред. Я. Невструева. — К.: «ЯНУС», 1998.—224с.
ISBN 966-7319-27-Х
ISBN 1-56184-071-8 (англ.)
© Robert Anton Wilson, 1990 © «JANUS BOOKS», 1998

Лауре и Джону Касвелл
«Встань и оглянись вокруг...»
Предварительные замечания
Каждая глава этой книги содержит упражнения, которые помогут читателю осмыслить и «интернализировать» (научиться применять) принципы квантовой психологии. В идеале, эта книга должна служить учебным пособием для группы, собирающейся раз в неделю для выполнения упражнений и обсуждения возможностей повседневного применения изученных уроков.
Я использую «рассеянную» технику суфийских авторов. Отдельные темы в этой книге не всегда рассматриваются в линейном, «логическом» порядке — обычно я располагал их в порядке нелинейном, психо-логическом, рассчитанном на прокладывание новых путей мышления и восприятия. Эта техника также должна способствовать процессу «интернализации».

Вместо предисловия
Исторический словарь
Опасно понимать новые вещи слишком быстро. Джосая Уоррен, Истинная цивилизация
Некоторые части этой книги покажутся многим читателям «материалистическими», а те, кто не любят науку (и «понимают» новые вещи очень быстро), могут даже решить, что вся книга имеет научно-материалистический уклон. Что любопытно, другие части книги покажутся «мистическими» (или даже «хуже, чем мистическими») иного рода читателям, и эти люди могут счесть, что книга имеет уклон оккультный или даже солиптический.
Я делаю эти мрачные предсказания с большой уверенностью, основываясь на опыте. Я так часто слышал, как меня называли «материалистом» и «мистиком», что наконец понял: как бы я ни менял свой «подход» от одной книги к другой, всегда найдутся люди, которые прочтут в моих текстах именно те преувеличения и упрощения, которых я тщательнее всего старался избежать. С этой проблемой, похоже, сталкивался не только я; нечто подобное происходит с каждым писателем, в большей или меньшей степени. Как доказал Клод Шаннон в 1948 году, »шум» попадает в любой канал коммуникации при любом устройстве последнего.
В электронных средствах коммуникации (телефон, радио, ТВ) шум принимает форму интерференции, перехлеста каналов и т.п. Именно по этим причинам, когда по ТВ показывают футбольный матч, в самый решительный момент в трансляцию иногда может вклиниться голос какой-то женщины, объясняющей своему молочнику, сколько галлонов молока ей будет нужно на этой неделе.
При печати шум появляется в первую очередь как «опечатки» — пропавшие слова, части предложения, которые оказываются вдруг совсем в другом абзаце, неправильно понятые авторские правки, изменяющие одну ошибку на другую, и т.п. Мне как-то рассказывали о возвышенном романе, который в авторском варианте оканчивался словами «He kissed her under the silent stars.»(«Он поцеловал ее под безмолвными звездами»). Читатели были безмерно удивлены, когда в отпечатанной книге увидели такую концовку: «He kicked her under the silent stars.»(«Он дал ей пинка под безмолвными звездами»). (Есть еще одна версия этого старого анекдота, еще более забавная, но менее правдоподобная. Согласно этой версии, последняя строчка выглядела так: «He kicked her under the cellar stairs.»(«Он дал ей пинка под лестницей в подвале»).)
В одной из моих предыдущих книг профессор Марио Бундж появился как профессор Марио Мундж, и я до сих пор не понимаю, как это случилось, хотя, по-видимому, я в этом виноват в такой же степени, как и наборщик. Я писал книгу в Дублине (Ирландия), где статья профессора Бунджа была передо мной, но правил гранки в Боулдере (штат Колорадо, США), во время лекционного турне, и статьи у меня при себе не было. Цитаты из Бунджа в книге переданы правильно, но его фамилия превратилась в «Мундж». Так что я приношу свои извинения профессору (и очень надеюсь, что он опять не окажется Мунджем, когда этот абзац будет напечатан, — ведь такой ничтожный типографский шум еще больше обидит старого доброго Бунджа и сделает весь абзац совершенно непонятным для читателя...)
В разговоре шум может возникнуть из-за отвлекающих внимание звуков, оговорок, иностранного акцента и т.п. — и вот, когда человек говорит: «I just hate a pompous psychyatrist.»(«Я просто ненавижу напыщенногопсихиатра»), слушателям может показаться, что он произнес: «I just ate a pompous psychyatrist.» («Я только что съел напыщенного психиатра».)
Семантический шум также, похоже, преследует любого рода коммуникационные системы. Человек может искренне сказать: «Я люблю рыбу», и каждый из двух слушателей поймет его правильно, но каждый при этом может нейросемантически сохранить эту информацию в своем мозгу под совершенно разными категориями. Один может подумать, что говорящий любит есть рыбу на обед, а другой — что тот любит держать рыбу в аквариуме.
Из-за семантического шума вас иногда даже могут принять за сумасшедшего, как это случилось с доктором Полом Уотцлавиком (он приводит этот пример в нескольких своих книгах). Доктор Уотцлавик впервые обратил внимание на эту психотомиметическую функцию семантического шума, когда прибыл на новую работу в одну психиатрическую больницу.
Он направился в кабинет главного психиатра, где в приемной за столом сидела женщина. Доктор Уотцлавик решил, что это секретарша босса.
— Я Уотцлавик, — объявил он, предполагая, что «секретарша» должна знать о том, что он должен прийти.
— А я вас так не называла, — ответила женщина.
Немного обескураженный, доктор Уотцлавик воскликнул:
— Но это я себя так называю!
— Тогда почему вы только что это отрицали?
* Поскольку при переводе с английского, похоже, в данном случае не удастся избежать семантического шума, приведем оригинальный диалог: I am Watzlavick. - I didn't say you were. - But I am. - Then why did you deny it? - Здесь и далее прим. перев., если не указано иначе.
В этот момент ситуация представилась доктору Уотцлавику в совершенно ином свете. Женщина была никакой не секретаршей. Он классифицировал ее как пациентку-шизофреничку, которая случайно забрела в помещения для персонала. Естественно, он стал «обращаться» с ней очень осторожно.
Его новое предположение кажется вполне логичным, не правда ли? Только поэты и шизофреники изъясняются на языке, который не поддается логическому анализу. Причем поэты, как правило, не используют этот язык в будничном разговоре, да еще так спокойно и непринужденно. Поэты произносят экстравагантные, но при этом изящные и ритмичные фразы — чего в данном случае не было.
Но интереснее всего то, что этой женщине сам доктор Уотцлавик показался явным шизофреником. Дело в том, что из-за шума она услышала совершенно другой диалог.
Странный человек подошел к ней и заявил: «I am not Slavic.»(«Я не славянин»). Многие параноики начинают разговор с такого рода утверждений, которые для них имеют жизненно важное значение, но для остальных людей звучат несколько странно.
«А я вас так не называла», — ответила она, стараясь успокоить его.
«Но это я себя так называю!» — парировал странный человек и сразу же вырос в ее понимании от «параноика» до «параноидального шизофреника».
«Тогда почему вы только что это отрицали?» — резонно спросила женщина и начала «обращаться» с ним очень осторожно.
Каждый, кому приходилось разговаривать с шизофрениками, знает, как себя чувствуют оба участника подобного разговора. Общение с поэтами обычно не причиняет такого беспокойства.
В дальнейшем читатель заметит, что этот коммуникационный сбой имеет гораздо больше сходства со многими знаменитыми политическими, религиозными и научными дебатами, чем мы обычно догадываемся.
Пытаясь свести к минимуму семантический шум (и зная, что я не смогу совсем избежать его), я предлагаю вам своего рода исторический словарь, который не только объясняет используемый в этой книге «технический жаргон» из различных областей, но и, я надеюсь, показывает, что моя точка зрения не относится ни к одной из сторон в традиционных (доквантовых) дебатах, постоянно вызывающих разделение в академическом мире.
Экзистенциализм берет начало от Серена Кьеркегора. Для него это слово означало: 1) отказ от абстрактных терминов, столь любимых большинством западных философов; 2) предпочтение определительных слов и понятий в отношении конкретных индивидуумов и их конкретного выбора в реальных жизненных ситуациях; 3) новый хитроумный способ защиты христианства от нападок рационалистов.
Например, фраза «Правосудие — это когда люди стараются как можно точнее исполнять Волю Божию» содержит в себе как раз тот вид абстракции, который экзистенциалисты считают помпезной тарабарщиной. Кажется, что что-то сказано, но если вы попытаетесь рассудить какое-то конкретное дело, руководствуясь только этой фразой, то обнаружите, что она скорее вас запутывает, чем помогает вам. И вам захочется иметь нечто более практичное. Даже фраза «Правосудие в принципе может свершиться, когда суд искренне пытается мыслить непредубежденно» вряд ли удовлетворила бы экзистенциалиста. А вот предложение «Люди используют слово "правосудие" для обоснования оскорблений, которые они наносят друг другу» звучит уже вполне приемлемо для экзистенциалиста-ницшеанца.
Связь между Ницше и Кьеркегором остается исторической загадкой. Ницше жил позже Кьеркегора, но неизвестно, читал ли он его; сходство между ними может быть чистым совпадением. Экзистенциализм Ницше 1) подвергал нападкам поверхностные абстракции традиционной философии и многое из того, что приемлемо для «здравого смысла» (например, он отвергал такие термины, как «добро», «зло», «реальный мир» и даже «эго»); 2) предпочитал конкретный анализ ситуаций реальной жизни, но делал упор на волю там, где Кьеркегор придавал большее значение выбору; 3) скорее атаковал христианство, чем защищал его.
Коротко говоря — слишком коротко, и поэтому, наверное, не совсем точно, — когда вы решаете, как поступить, и убеждаете себя и других, что вы «обдумали все логически», у экзистенциалистов сразу же возникают подозрения. Кьеркегор настаивал бы, что вы сделали выбор на основании «слепой веры» того или иного рода (например, веры в христианство, веры в научно-популярные статьи, веры в Маркса и т.п.). Ницше бы сказал, что вы, как биологический организм, имеете волю к определенному результату и просто «рационально обосновали» ваши биологические устремления. Задолго до Доказательства Гёделя* в математике экзистенциализм признавал, что мы никогда не «доказываем» никакое предположение полностью, но всегда останавливаемся где-то на ступеньках бесконечной лестницы, которая требуется для тотального логического «доказательства» чего бы то ни было. Вот простой пример. Вы пытаетесь доказать утверждение «Я имею Х долларов в банке». Вроде бы никаких проблем, но какая бездна раскрывается перед вами, если вы задумаетесь о том, что такое «иметь» что-либо! (Я думаю, что я «имею» работающий компьютер, но в любой момент может оказаться, что я «имею» компьютер неработающий.)
* Гедель, Курт (род. 1906) - американский логик и математик австрийского происхождения. Доказал т. н. «теорему о неполноте», согласно которой не существует полной формальной теории, где были бы доказуемы все истинные теоремы арифметики. - Прим. ред.
Фраза «Джордж Вашингтон был президентом два срока» обычному человеку кажется «доказанной», если справочник «подтверждает» ее. Но такое «доказательство» требует веры в справочники — а эта вера как раз и отсутствует во многих теориях, «пересматривающих» историю.
Сартр тоже отвергал абстрактную логику и придавал большое значение выбору, но склонялся к марксизму и пошел дальше Кьеркегора и Ницше в критике терминов, не имеющих конкретных ссылок. Например, в одном своем знаменитом (и типичном) пассаже Сартр отвергает фрейдовскую концепцию «латентной гомосексуальности», заявляя, что человека можно называть гомосексуалистом только в том случае, если он выполняет гомосексуальные действия. Мы неправильно используем язык, когда предполагаем наличие некой ненаблюдаемой «сущности гомосексуальности» в тех, кто «не» выполняет гомосексуальных действий.
Акцентируя выбор, Сартр также заявлял, что нельзя называть человека гомосексуалистом (вором, святым, антисемитом и т.д.) без указания конкретных случаев. «У Мэри была лесбийская связь в прошлом гору», «Джон стащил шоколадку в пятницу», «Робин три раза подал монетку нищему», «Ивлин что-то сказала против своих квартирных хозяев-евреев два года назад» — все это, согласно Сартру, правомерные высказывания. Но приписывать этим людям какую-то сущность — это уже неправомерно. Только после смерти человека, утверждал Сартр, мы можем с определенностью сказать: «Она была гомосексуалисткой», «Он был вором», «Он был милосердным», «Она была антисемиткой» и т.д. Пока остаются жизнь и выбор, как считает Сартр, у людей нет никакой «сущности» и каждый может неожиданно измениться. (Ницше, подобно Будде, зашел еще дальше и утверждал, что у нас нет даже никакого «эго», то есть единого неизменного сущностного «я».)
Один из постулатов экзистенциалистской теории гласит: «Существование предшествует сущности». Это означает, что у нас нет врожденной той метафизической «сущности», или «эго», которая приписывается человеку в большинстве философий. Прежде всего мы существуем и вынуждены делать свой выбор. Пытаясь понять или описать наш экзистенциальный выбор, люди приписывают нам те или иные «сущности», но эти «сущности» остаются не более чем словами-ярлыками.
* Железный прут тоже не обладает «сущностью твердости». Он лишь кажется твердым нам, людям, но для какой-нибудь здоровенной гориллы он будет мягким и гибким. - Прим. автора.
Никто не знает, к какой категории отнести Макса Штирнеpa — глубокого и сложного мыслителя, у которого прослеживаются странные признаки атеизма, анархизма, эгоизма, дзэн-буддизма, аморализма, экзистенциализма и даже объективизма Айна Ранда. Штирнер тоже не любил абстракции, не подкрепленные конкретными ссылками (то есть «сущности»), и называл их «призраками». Кстати, это слово мне безумно нравится. Но если я употребляю этот термин, это отнюдь не означает, что я всецело принимаю штирнеровскую философию (или антифилософию), как и мое использование экзистенциалистских терминов вовсе не свидетельствует о полном согласии с Кьеркегором, Ницше или Сартром.
* Конечно, слово «призраки» (англ. Spooks) не фигурирует в штирнеровском немецком языке. Мы обязаны этим отличным термином переводчику.
Эдмунд Гуссерль находится где-то между экзистенциализмом и феноменологией. Отвергая традиционную философию столь же решительно, как и экзистенциалисты, Гуссерль пошел еще дальше и отверг вообще все концепции «реальности», кроме опытной (феноменологической). Если я вижу розового слона, говорил Гуссерль, этот розовый слон принадлежит к сфере человеческого опыта не в меньшей мере, чем тщательные измерения, сделанные ученым в лаборатории (хотя слон занимает другую область человеческого опыта и, вероятно, не так важен для человечества-в-целом — если только, например, о нем не будет написана великая поэма).
Гуссерль также придавал особое значение творчеству в каждом акте восприятия (например, мозг играет важную роль моментального интерпретатора данных — это отмечал и Ницше) и оказал благодаря этому сильное влияние на социологию и некоторые отрасли психологии.
Йохан Хёйзинга, голландский социолог, изучал игровой элемент в человеческом поведении и заметил, что мы живем по правилам игры, которые не всегда осознаем и не всегда можем выразить словами. Иначе говоря, мы не только интерпретируем данные по мере их получения; мы быстро и бессознательно «подгоняем» данные к существующим аксиомам, или правилам игры (нашей культуре, субкультуре). Вот пример:
Полицейский на улице избивает человека дубинкой. Наблюдатель А видит, как Закон и Порядок выполняет свою необходимую функцию, сдерживая насилие контр-насилием. Наблюдатель Б видит, что у полицейского белая кожа, а у избиваемого человека — черная, и приходит к несколько иным заключениям. Наблюдатель В прибыл на место раньше и видел, что человек, прежде чем получить первый удар дубинкой, навел на полицейского пистолет. Наблюдатель Г слышал, как полицейский сказал: «Держись подальше от моей жены», и, таким образом, имеет уже четвертое видение «сути» дела. И так далее...
Феноменологическая социология многое позаимствовала у Гуссерля и Хёйзинги, а также у экзистенциализма. Отрицая абстрактную платонову «реальность» (единственную), социологи этой школы признают лишь общественные реальности (множественные), определяемые человеческими взаимодействиями и «правилами игры» и ограниченные пропускной способностью человеческой нервной системы.
Этнометодология, в значительной степени творение доктора Чарльза Гарфинкеля, сочетает в себе самые радикальные теории современной антропологии и феноменологической социологии. Признавая общественные реальности (множественные), которые она называет эмическими реальностями, этнометодология демонстрирует, что восприятие каждого человека, в том числе и восприятие социологов, считающих, что они способны изучать общество «объективно», всегда содержит в себе ограничения, дефекты и бессознательные предубеждения эмической реальности (или общественной игры) наблюдателя.
Феноменологи и этнометодологи иногда признают и этическую реальность — что-то вроде старомодной «объективной реальности» традиционной (доэкзистенциалистской) философии и древних суеверий, ставших в наше время «здравым смыслом». Однако подчеркивается, что об этической реальности нельзя сказать ничего вразумительного, поскольку во все, что мы можем сказать, встроена структура нашей эмической реальности — наших общественных правил игры (своего рода языковой игры).
Если вы хотите оспаривать это, пожалуйста, пришлите мне полное описание этической реальности, которое бы не прибегало к словам, математике, музыке или другим формам человеческого символизма. (Присылайте экспрессом. Я мечтал увидеть такое описание не один десяток лет.)
Экзистенциализм и феноменология повлияли не только на некоторых социологов, но и на многих художников и нескольких радикальных общественных деятелей. Но среди академических философов оба эти направления пользуются дурной репутацией, и их влияние на физические науки тоже не получило большого признания. Но именно об этом влиянии мы и будем говорить.
Прагматизм имеет некоторое сходство с экзистенциализмом и феноменологией и родствен им. Эта философия, или этот метод, происходит главным образом от Вильяма Джемса — очень сложного ученого, книги которого в одних библиотеках и книжных магазинах стоят в разделе философии, в других местах — в разделе психологии, а кое-где — в разделе религии. Как и экзистенциализм, прагматизм отвергает призрачные абстракции и большую часть словаря традиционной философии.
Согласно воззрениям прагматизма, идеи имеют смысл только в конкретных человеческих ситуациях, «истина» как абстракция не имеет смысла вообще, и самое лучшее, что мы можем сказать о любой теории, — это: «Что ж, кажется, эта теория работает... по крайней мере, на данный момент».
Инструментализм a la Джон Диви в целом следует прагматизму, но особо подчеркивает, что достоверность или полезность любой идеи — мы уже избавились от «истины», вы помните? — зависит от инструментов, при помощи которых идея проверялась. По мере улучшения качества инструментов достоверность или полезность этой же идеи будет изменяться.
Как и другие теории, которые мы уже обсудили, инструментализм оказал более непосредственное влияние на социологию (а также на теорию образования), чем на физику, хотя в большой степени испытал на себе влияние физики.
Операционализм, созданный нобелевским лауреатом физиком Перси У. Бриджменом, пытается преодолеть возражения «здравого смысла» против теории относительности и квантовой механики и многое заимствует у прагматизма и инструментализма. Бриджмен заявлял, что «здравый смысл» происходит от некоторых догм и спекуляций древней философии — в частности, от платоновского идеализма и аристотелевского учения о «сущностях». Многое из того, что эта философия принимает за аксиомы, в настоящее время выглядит либо неверным, либо недоказуемым.
Здравый смысл, например, предполагает, что утверждение «Работа была закончена через пять часов» может содержать в себе как абсолютную истину, так и объективность. Операционализм же, вслед за Эйнштейном (и прагматизмом), настаивает, что единственное имеющее смысл утверждение об этом измерении времени должно формулироваться так: «Когда я находился с рабочими в одной инерционной системе, мои часы показали интервал в пять часов между началом и концом работы».
Утверждение «Работа заняла шесть часов» может быть не ложным, а в равной степени истинным, если наблюдатель производил измерение из другой инерционной системы. В этом случае фраза должна строиться так: «Когда я наблюдал инерционную систему рабочих из моего космического корабля (другой инерционной системы, удаляющейся от них), мои часы показали интервал в шесть часов между началом и концом работы».
Операционализм оказал большое влияние на физику, несколько меньшее — на некоторые общественные науки и остается неизвестным либо отвергается академическими философами, художниками, гуманитариями и т.п. Странно, что многие из тех людей, которые не любят операционализм за то, что он «холоден» и «слишком научен», не высказывают тех же претензий к экзистенциализму или феноменологии.
Этого я не могу понять. На мой взгляд, экзистенциализм и феноменология применяют к человеческим отношениям те же критические методы, которые операционализм применяет к физике.
Копенгагенская интерпретация квантовой физики, созданная Нильсом Бором (еще одним нобелевским лауреатом), во многом совпадает с операционализмом, но излагается на еще более радикальном языке. Согласно Бору, как «здравый смысл», так и традиционная философия оказались не способны учитывать данные квантовой механики (и теории относительности), и, чтобы понять то, что открыла физика, нам нужно говорить на новом языке.
Новый язык, разработанный Бором, не содержит тех абстракций, которые отвергались экзистенциализмом, и предлагает давать вещам определения в терминах человеческих операций (к чему призывают прагматизм и операционализм). Бор признавал, что на его понимание этих вопросов оказали влияние экзистенциалист Кьеркегор и прагматик Джемс. (Странно, что многие ученые явно не подозревают об этом «философском» основании операционализма и называют операционалистский подход просто «здравым смыслом»; точно так же не-ученые называют здравым смыслом платоновскую и аристотелевскую метафизику.)
Общая семантика, продукт польско-американского инженера Альфреда Кожибского, пыталась сформулировать новую неаристотелевскую логику, чтобы удалить «эссенциалистские», или аристотелевские, правила игры из наших нейролингвистических реакций (речи и мышления) и перенастроить найти мозговые программы на экзистенциалистские и феноменологические концепции и особенно на квантовую механику. А-прим (английский язык без слова is ), созданный Д. Дэвидом Борландом-младшим, пытается эффективно применять принципы общей семантики на практике. Я многим обязан Кожибскому и Борланду.
* В английском языке is - глагол-связка, соответствует русским словам есть, является, находится.
Общая семантика очень сильно повлияла на современную психологию и социологию, но оказала незначительное влияние на физику и сферу образования и практически не затронула те проблемы, которые она старалась разрешить, — то есть вездесущее неосознаваемое невежество и предвзятость даваемых людьми оценок.
Трансакционная психология, основанная в значительной степени на передовых исследованиях человеческого восприятия, проводившихся в Принстонском университете в 40-е годы Альбертом Эймсом, соглашается со всеми вышеупомянутыми системами в том, что мы не можем познать никакую абстрактную «Истину», а только относительные истины (с маленькой буквы, во множественном числе), порождающиеся играми нашего мозга, который создает различные модели из получаемого каждую секунду океана новых сигналов.
Трансакционализм также придерживается того мнения, что мы не пассивно принимаем данные из вселенной, но активно «создаем» ту форму, в которой мы интерпретируем данные, — причем с такой же быстротой, с какой принимаем их. Коротко говоря, мы не реагируем на информацию, но переживаем трансакции («сделки») с информацией.
Альбер Камю в «Бунтующем человеке» называет Карла Маркса религиозным пророком, который, по недоразумению историков, лежит на английском кладбище в секторе неверующих.
Я бы сказал, что, по еще одному недоразумению историков, операционализм и копенгагенизм остались в основном «собственностью» физики и других «точных наук», в то время как экзистенциализм и феноменология обрели признание по большей части среди гуманитариев и среди избранных социологов. В точке зрения, которой придерживаюсь я, сочетаются элементы обеих традиций, которые, по моему мнению, имеют больше сходства, чем различий.
Кроме того, я вижу фундаментальное сходство между этими традициями и радикальным буддизмом, но пусть оно проявится постепенно в ходе моих рассуждений.
Все, что я сказал до сих пор, имело целью противодействовать шуму — шуму, который иначе мог бы исказить то послание, которое я надеюсь передать моим читателям. Эта книга не подтверждает абстрактных догм ни материализма, ни мистицизма; она старается ограничиться простым материалом «реальной жизни», который исследуют экзистенциализм, операционализм и те науки, которые задействуют экзистенциалистские и операционалистские методы.

Часть первая
Как мы знаем, что мы знаем, если мы знаем что-то?
Я говорю вам не абсолютную правду, но лишь то, что я считаю абсолютной правдой.
Роберт Ингерсол, Свобода мужчины, женщины и ребенка

На этой иллюстрации можно разглядеть две разные картинки. Способны ли вы увидеть их одновременно или вам приходится изменять ментальный фокус, чтобы сначала увидеть одну, а потом другую?
Глава первая
Притча о притче
Один молодой американец по имени Саймон Мун, изучавший дзэн в дзэндо (школе дзэн) в Ломпоке, штат Калифорния, совершил непростительную ошибку — прочел «Процесс» Франца Кафки. Этот зловещий роман, в сочетании с дзэн-тренировкой, оказался не по зубам бедному Саймону. Юношу потрясла, интеллектуально и эмоционально, странная притча о Двери Закона, которая у Кафки появляется ближе к концу повествования. Саймона притча Кафки так взволновала, что он не мог больше медитировать, потерял самообладание и надолго отвлекся от изучения сутр.
В несколько сжатом пересказе, притча Кафки выглядит так:
Некий человек приходит к Двери Закона и просит разрешения войти. Страж не дает ему пройти через дверь, но говорит, что если этот человек будет ждать неопределенно долго, то, может быть, когда-нибудь в будущем, он получит разрешение. Человек ждет и ждет; он стареет; он пытается подкупить стражника. Тот берет деньги, но по-прежнему не пропускает его через дверь. Человек продает все свое имущество, чтобы предложить еще большую взятку. Страж принимает ее, но все-таки не дает человеку прохода. Принимая каждую новую взятку, страж всегда объясняет: «Я делаю это только для того, чтобы ты не терял всей надежды».
В конце концов человек становится совсем старым и больным и знает, что он скоро умрет. В свои последние минуты он, набравшись сил, задает вопрос, который мучил его годами. «Мне сказали, — говорит он стражнику, — что Закон существует для всех. Почему же тогда так случилось, что все эти годы, пока я здесь сижу и жду, никто больше не пришел к Двери Закона?» «Эта дверь, — отвечает страж, — была создана только для тебя. А сейчас я закрою ее навсегда». Он захлопывает дверь, и человек умирает.
Чем больше Саймон ломал себе голову над этой аллегорией, или шуткой, или загадкой, тем яснее ему становилось, что он никогда не поймет дзэн, если сначала не поймет эту странную сказку. Если дверь существовала только для этого человека, почему ему нельзя было войти? Если хозяева выставили стражника, чтобы не пропускать человека, то почему они при этом оставили дверь искушающе приоткрытой? Почему стражник закрыл дверь, когда человек стал уже слишком стар, чтобы попытаться прорваться в нее силой? Имеет ли буддийское учение о Дхарме (Законе) какое-то отношение к этой притче?
Может быть. Дверь Закона символизирует византийскую бюрократию, которая существует практически во всех современных правительствах, и, в таком случае, вся притча превращается в политическую сатиру? Скромный чиновник Кафка вполне мог бы на досуге сочинить именно сатирическую притчу о бюрократии... Или, возможно, дверь — это Бог, как утверждают некоторые комментаторы? Тогда что Кафка имел в виду? Пародирует ли он религию или иносказательно восхищается ее божественной Тайной? А этот страж, который брал взятки, но ничего не дал взамен, кроме пустых надежд, — что символизирует он: духовенство или, может быть, человеческий разум, который всегда услаждается тенями в отсутствие подлинных Последних Ответов?
В конце концов, близкий к нервному срыву от огромной умственной усталости, Саймон пришел к своему роси (учителю дзэн) и рассказал ему историю о человеке, который томился ожиданием у Двери Закона — двери, которая существовала только для него, но в которую ему не разрешалось войти и которая была закрыта, когда ему уже не дала бы войти смерть. »Пожалуйста, —умолял Саймон, — объясните мне эту Темную Притчу».
«Я объясню ее, — сказал роси, — если ты пройдешь за мной в зал для медитаций».
Саймон последовал за учителем к двери медитационного зала. Когда они пришли, учитель быстро проскочил в зал, повернулся и захлопнул дверь перед самым лицом Саймона.
В этот момент Саймон пережил Пробуждение.
Упражнения
1. Пусть каждый член группы постарается объяснить или интерпретировать притчу Кафки и действия учителя дзэн.
2. Обратите внимание на то, возникнет ли из вашей дискуссии консенсус или каждый найдет в притче свой, уникальный смысл.

Глава вторая
Проблема «Глубокой реальности«
Как утверждается в замечательной книге доктора Ника Херберта «Квантовая реальность», большинство физиков принимает «Копенгагенскую Интерпретацию» квантовой механики, предложенную Нильсом Бором. Согласно доктору Херберту, копенгагенское понимание сводится к тому, что «не существует никакой глубокой реальности».
Поскольку вскоре мы найдем веские причины избегать слов «есть», «существует», «является» и «находится», давайте попробуем сформулировать то же высказывание на более функциональном языке — языке, который не предполагает, что мы знаем, чем вещи метафизически «являются» или «не являются» (то есть знаем их метафизические «сущности»). Функциональный язык нужен только для того, чтобы мы могли описывать то, что мы феноменологически переживаем. Итак, Копенгагенская Интерпретация имеет в виду не то, что «не существует» никакой «глубокой реальности», но лишь то, что научный метод никогда не сможет экспериментально установить или продемонстрировать такую «глубокую реальность», которая объясняет все другие (инструментальные) «реальности».
Доктор Дэвид Бом, однако, говорит следующее: «Копенгагенское понимание отрицает, что мы можем делать какие-либо утверждения относительно действительности». Если немного подумать, то здесь сказано больше, чем в формулировке Херберта.
Оба они — и доктор Херберт, и доктор Бом — отвергают копенгагенское понимание. Херберт даже назвал копенгагенизм «физической школой Христианской Науки». Как и доктор Бом, доктор Херберт — мой хороший друг — уверен, что физика может делать утверждения о природе действительности.
Я с этим согласен. Но для меня «действительность» ограничивается тем, что люди и их приборы могут обнаружить, декодировать и передать. «Глубокая реальность» находится в совершенно другой сфере — в сфере философских «рассуждений». Вот почему доктор Ричард Фейнман сказал Бому по поводу его последней книги, «Целостность и подразумеваемый порядок»: «Превосходная философская книга — но когда же вы напишете еще что-нибудь по физике?»
Я попробую защитить доктора Бома (и доктора Херберта тоже) чуть позже. Пока что замечу, что действительность в этой книге означает то, что люди могут испытать, а «глубокая реальность» — то, о чем мы можем только шуметь. Наука, как и экзистенциализм, имеет дело с тем, что люди могут испытать, а «глубокая реальность» принадлежит до-экзистенциалистским философам (последователям Платона или Аристотеля).
Мы можем только шуметь по поводу «глубокой реальности» — и не можем делать значимых (проверяемых) утверждений о ней, — поскольку то, что лежит за пределами экзистенциального опыта, лежит и за пределами человеческого суждения. Никакой ученый совет, никакой суд присяжных и никакая церковь не могут доказать что бы то ни было относительно «глубокой реальности» или хотя бы опровергнуть что бы то ни было сказанное о ней. Мы не можем показать, что она имеет температуру или не имеет температуры, что она имеет массу или не имеет массы, что она включает в себя одного Бога или многих богов или вообще никакого Бога, что она пахнет красным или звучит фиолетово, и т.д. Скажу еще раз: мы можем только шуметь, но не можем произвести никаких невербальных или феноменологических данных, которые бы придали какое-то значение нашему шуму.
Этот отказ говорить о «глубокой реальности» чем-то напоминает «принцип неопределенности» Гейзенберга, который в одной из формулировок утверждает, что невозможно одновременно измерить инерцию и скорость одной и той же частицы. Напоминает это и эйнштейновский «принцип относительности» который утверждает, что невозможно узнать «истинную» длину прута, но лишь различные длины (множественные), измеренные различными инструментами в различных инерционных системах наблюдателями, которые могут находиться в одной инерционной системе с прутом или измерять его из перспективы другой инерционной системы. (Точно так же мы не можем знать «истинный» интервал времени между двумя событиями, но лишь различные — множественные — интервалы, измеренные из различных инерционных систем.) Нечто подобное продемонстрировал Эймс в области психологии восприятия: мы не воспринимаем «реальность», но лишь принимаем сигналы из окружающей среды, которые мы организуем в форме предположений — причем так быстро, что даже не замечаем, что это предположения.
Все эти «аксиомы бессилия», как кто-то их назвал, не предсказывают будущего в обычном смысле — мы знаем, что будущее всегда преподносит нам сюрпризы. Подобного рода ограничения в науке означают лишь то, что научный метод по определению не может ответить на некоторые вопросы. Если вы хотите получить ответы на эти вопросы, вам следует обратиться к богослову или оккультисту, и ответы, которые вы получите, не будут удовлетворять тех, кто верит другим богословам или оккультистам, а также тех, кто вообще не верит оракулам.
Вот простейший пример: я даю физику или химику книгу стихов. После исследования ученый сообщает, что книга весит Х кг, имеет Y см в толщину, текст напечатан краской, имеющей такую-то химическую формулу, а в переплете использован клей, имеющий другую химическую формулу, и т.д. Но научное исследование не может ответить на вопрос: «Являются ли стихи хорошими?» (Наука вообще не может отвечать ни на какие вопросы, содержащие в себе слово «является», но пока что еще не все ученые это осознают.)
Итак, утверждение «мы не можем найти (или показать другим) одну-единственную глубокую реальность,которая бы объясняла все многочисленные относительные реальности, измеряемые при помощи наших инструментов (и при помощинашей нервной системы, того инструмента, который интерпретирует все остальные инструменты)» — это вовсе не то же самое, что утверждение «не существует никакой глубокой реальности». Наша неспособность найти одну глубокую реальность — это зафиксированный факт научной методологии и человеческой нейрологии, а вот утверждение «не существует никакой глубокой реальности» предлагает нам метафизическое мнение о чем-то таком, что мы не можем научно проверить или на опыте пережить.
Короче говоря, мы можем знать то, что нам говорят наши инструменты и наши мозги, но не можем знать, дают ли наши инструменты и мозги точный отчет, пока другие исследователи не воспроизведут результаты нашей работы...
То, что нам говорят наши инструменты и мозги, состоит из относительных «реальностей», которые могут перекрываться. Термометр, например, не измеряет длину. Линейка не измеряет температуру. Вольтметр ничего не говорит нам о давлении газа. И так далее. Поэт не регистрирует тот же спектр, что и банкир. Эскимос не воспринимает тот же мир, что и нью-йоркский таксист, и так далее.
Предположение, что мы можем найти «одну глубокую реальность», которая лежит в основе всех этих относительных инструментальных (или нейрологических) реальностей, основывается на определенных аксиомах о вселенной и о человеческом уме. Точнее говоря, аксиомами эти утверждения казались нашим предкам. Теперь же они выглядят либо явно неверными, либо — что еще хуже — «бессмысленными».
Наверное, стоит объяснить, что я имею в виду под «бессмысленными» утверждениями. Для ученого, особенно придерживающегося копенгагенских убеждений, идея является бессмысленной, если мы не можем, даже теоретически, представить себе способ ее проверки. Например, большинство ученых могло бы отнести к разряду бессмысленных следующие три утверждения:
1. Варкалось. Хливкие шорьки пырялись по наве.
2. Каждое живое существо обладает душой, которую нельзя увидеть или измерить.
3. Бог повелел мне сказать вам, чтобы вы не ели мяса.
Попробуйте представить себе, как бы вы могли доказать или опровергнуть эти утверждения на уровне личного опыта или эксперимента. Прежде всего вам пришлось бы найти шорьков, наву, душу и «Бога» и доставить их в лабораторию;затем вам нужно было бы прикинуть, как их измерять или как регистрировать сигналы от них — словом, как вообще убедиться, что у вас «правильные» шорьки и «правильный» Бог, и т.д.
Остановитесь и подумайте об этом. Теперь вы, надеюсь, понимаете, почему такие предложения выглядят «бессмысленными» по сравнению с утверждениями типа: «Вода на данной планете закипает при 100 градусах по Цельсию на уровне моря», которые легко можно подтвердить (и опровергнуть), или утверждениями типа: «Я чувствую себя хреново», которые, хотя и могут содержать истину для говорящего, всегда остаются проблематичными (но не «бессмысленными») для слушателей. В данном случае слушатели знают, что говорящий описывает распространенное человеческое ощущение, но не знают, чувствует ли он то, о чем говорит, или он имеет какие-нибудь причины обманывать их. Утверждение «Я чувствую себя хреново» может быть тем, что доктор Эрик Берн называл «Игрой Деревянной Ноги» — попыткой уклониться от ответственности, прикинувшись беспомощным.
Теперь давайте рассмотрим другие непроверяемые идеи. В данном случае мы, по крайней мере, можем представить себе метод проверки, но в настоящее время не обладаем нужной технологией для ее осуществления. (Кстати, утверждение «Я чувствую себя хреново» может попасть в эту категорию.) Некоторые ученые называют предложения из этого не менее загадочного класса «неопределенными» — в отличие от явно «бессмысленных». Итак, неопределенными выглядят следующие утверждения:
1. Звезда Барнарда имеет одну или больше планет.
2. Под именем Гомера на самом деле скрывались два разных поэта.
3. Первые обитатели Ирландии прибыли из Африки.
Мы не можем «видеть» звезду Барнарда настолько четко, чтобы подтвердить или опровергнуть первое утверждение, но, возможно, «увидим» ее достаточно четко, когда космический телескоп будет доставлен на орбиту. (С Земли мы видим, что яркость звезды Барнарда часто снижается, и многие астрономы высказывали предположение, что между нами и звездой периодически проходят обращающиеся вокруг нее планеты, но на момент написания книги это оставалось лишь предположением.) О Гомере люди могут спорить вечно, но никто ничего не докажет до тех пор, пока не произойдет какой-нибудь прорыв в технологиях (например, компьютерный анализ словоупотребления определит, имел ли текст одного автора или двух, или, возможно, мы изобретем машину времени...) Когда-нибудь археология может развиться до такой степени, что не будет проблемой идентифицировать первых обитателей Ирландии, но пока что мы можем лишь гадать, не пришли ли они из Африки.
Итак, там, где аристотелевская логика признает лишь два класса — «истинное» и «ложное», — пост-копенгагенистская наука склонна признавать четыре, хотя один лишь доктор Анатолии Рапопорт четко сформулировал их: «истинное», «ложное», «неопределенное» (пока еще непроверяемое) и «бессмысленное» (в принципе непроверяемое). Некоторые логики-позитивисты называют «бессмысленные» утверждения «злоупотреблением языком»; Ницше называл их просто «плутовством». Кожибский описывал их как «шум» — этим термином я уже воспользовался в настоящей главе.
Среди предположений об устройстве вселенной, которые сродни заблуждению о «единой глубокой реальности«, можно упомянуть концепцию статичной вселенной (последние исследования, похоже, указывают на то, что понимание вселенной как активного процесса лучше согласуется с данными). Статичная вселенная или элементарные частицы, похожие на кирпичики, могут обладать единой «глубокой реальностью«, но процессу присущи изменения траекторий, эволюция, бергсонианский «поток» и т.п. Вот простой пример: если бы приматы обладали единой «глубокой реальностью« или аристотелевской «сущностью», мы не могли бы отличить Шекспира от шимпанзе.
(Наша неспособность отличить от шимпанзе некоторых фундаменталистских проповедников нисколько не противоречит предыдущему высказыванию.)
«Единая глубокая реальность« также подразумевает идею вселенной как простого двухслойного образования, состоящего из «внешних проявлений» и одной «фундаментальной реальности» — как бы из маски и лица, скрывающегося за маской. Но современные исследования показывают, что на различных уровнях инструментального увеличения обнаруживаются неопределенно длинные серии «внешних проявлений». Наука не находит никакой единой «субстанции» или «глубокой реальности«, которая лежала бы в основе всех различных внешних проявлений, регистрируемых различными классами инструментов. Простой пример: традиционная философия и здравый смысл предполагают, что герой и злодей обладают различными «сущностями», как в мелодрамах (злодей может носить маску добродетели, но мы-то знаем, что «на самом деле» он злодей); но современная наука изображает вещи как потоки, а потоки как вещи. Твердые тела становятся газами, а газы — снова твердыми телами; точно так же образы героя и злодея расплываются и становятся неоднозначными в современной литературе и у Шекспира.
Какая-то одна модель, какой-то один «туннель реальности» никогда не должны, так сказать, «надевать корону» и восседать в царской славе выше всех остальных. Каждая модель полезна в своей конкретной сфере — там она и должна применяться. «Хорошие стихи» не имеют никакого смысла для науки, но имеют много, много смыслов для любителей поэзии — наверное, свой особый смысл для каждого читателя...
В общем, «единая глубокая реальность» кажется нам таким же абсурдом, как и «единственный правильный инструмент» или средневековая «единственно истинная религия»; предпочитать, скажем, волновую модель «материи» корпускулярной модели — так же глупо, как заявлять, что термометр больше говорит об истине, чем барометр.
Мой друг всегда терпеть не может те фильмы, которые я обожаю, но это не значит, что у кого-то из нас неисправен»детектор хороших фильмов». Это значит только то, что мы живем в различных эмических реальностях.
Возможно, мы пошли немного дальше, чем хотели бы строгие операционалисты. Мы не только предположили, что «физической истине» не присуща большая «глубина», чем «химической истине», или «биологической истине», или даже «психиатрической истине», и что все эти эмические реальности имеют применения в своих собственных сферах. Мы также открыли возможность того, что «экзистенциальная истина» или «феноменологическая истина» (истины опыта) имеют такую же «глубину» (или «мелкость»), как и любая научная (или философская) истина.
Радикальные психологи спрашивают нас: не остается ли «реальность» шизофрении или искусства «реальной» для тех, кто находится в шизофренических или художественных состо-яниях, какими бы бессмысленными эти состояния ни казались не-шизофренику или не-художнику? Антропологи спрашивают: не остаются ли эмические реальности других культур экзистенциально реальными для тех, кто живет в данных культурах, какими бы немыслимьши они ни казались для Гериатрической Белой Мужской иерархии, которая определяет официальную «реальность» в нашей культуре?
В конце XVIII века наука верила в то, что солнце «является» горящим камнем. (Согласно нашей нынешней модели, это ядерная печь.) Поэт Вильям Блейк отрицал, что солнце «на самом деле является» камнем и заявлял, что оно «является» хором ангелов, поющих: «Слава, слава, слава Всемогущему Господу Богу». Феноменология может только сказать, что научная фразеология кажется полезной для науки (в данный конкретный момент), а поэтическая фразеология кажется полезной для поэтов (или для некоторых поэтов). Это становится совершенно ясно, если нарочито избегать слова «является», как это делаю я. Но если мы станем говорить: «Солнце является камнем или печью для ученых, но оно также является хором ангелов для некоторых поэтов», начнутся бесконечные споры, которые очень быстро приведут нас в пучины хаоса и полного абсурда. Попробуйте поспорить о последней формулировке, и вы поймете, почему физики приходили в бешенство, доказывая, что «материя — это волны, но это также и частицы» (пока Бор не научил их говорить: «Мы можем в различных контекстах моделировать материю и как волны, и как частицы»).
Итак, похоже, что и с операциональной, и с экзистенциальной точек зрения утверждения, содержащие в себе слова «является», «существует», «есть», не имеют смысла, особенно если они относятся к одному из следующих типов:
1. Физика реальна; поэзия — абсурдна.
2. Психология не является настоящей наукой.
3. Существует только одна реальность, и моя церковь (культура, область науки, политическая идеология и т.д.) знает о ней всё.
4. Люди, которые не согласны с этой книгой, — кучка кретинов.
Тем не менее похоже, что, поскольку бессмысленность всех такого рода утверждений еще не получила широкого признания, многие физики вводят в заблуждение и самих себя, и своих читателей, заявляя, что «Не существует глубокой реальности« (или даже хуже: «Не существует такой вещи, как реальность». Я видел последнее утверждение в книге одного видного физика — из жалости не скажу, кого именно.).
Такое недоразумение имеет место не только в квантовой механике: популяризаторы трансакционной психологии (и, кроме того, популяризаторы восточных философий, напоминающих трансакционную психологию) часто говорят нам, что «реальность не существует» или «мы создаем нашу собственную реальность». Эти утверждения нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Последнее можно отнести к разряду даже более серьезных возражений, чем отсутствие доказательств, ведь наука уже признает, что неопровергаемые утверждения не имеют никакого операционного или феноменологического «смысла».
Таким образом, «Все, что случается, каким бы трагичным и ужасным оно нам ни казалось, случается во благо, иначе Бог бы не позволил этому случиться» — очень популярная идея, особенно среди людей, переживших большое горе, — может служить лекарством от сильной душевной боли, но, к сожалению, она обладает классическими признаками чистой бессмыслицы.Никакой свидетель не может опровергнуть это утверждение, поскольку любой свидетель подпадает под категорию «как это нам кажется», а данное утверждение как раз отказывается адресоваться к этой категории.
«Вы создаете свою собственную реальность» — это утверждение столь же неопровержимо и непроверяемо, и поэтому его также следует отнести к бессмысленным. Это еще один пример того, что Штирнер называет «призраками», Ницше — «плутовством», а Кожибский — «шумом».
Если бы популяризаторы стремились к точности, они должны были бы придать своей мысли более ограниченную и экзистенциальную форму. Вы создаете свою собственную модель реальности, или вы создаете свой собственный туннель реальности (заимствую эту фразу у блестящего, хотя и сильно оклеветанного доктора Тимоти Лири), или (как говорят социологи) вы создаете свою собственную фразеологию тех «реальностей», с которыми сталкиваетесь. Каждая из этих формулировок указывает на определенные и конкретные переживания в пространстве-времени, которые легко подтверждаются как в повседневной демонстрации, так и в условиях лабораторного эксперимента с восприятием.
Молодая/старая женщина на рисунке в начале первой главы — элементарный пример из области повседневной жизни. Но требуется совершить поистине гигантский метафизический скачок, чтобы перейти от таких забавных рисунков, или от лабораторных демонстраций творческого начала в каждом акте восприятия, или от парадоксов квантовой механики к громким (но бессмысленным) заявлениям о том, что «мы создаем свою собственную реальность».
Итак, первый пункт сходства между квантовой механикой и мозговым программным обеспечением — первый шаг в создании того, что я предлагаю назвать квантовой психологией, — заключается в признании того факта, что изучение и «материи», и «сознания» заставляет нас подвергнуть сомнению привычные представления о «реальности».
Второй пункт сходства заключается в том факте, что такого рода сомнение легко может выродиться в явную белиберду, если мы не будем очень внимательно относиться к словам. (И,как я понял, даже если мы будем очень внимательно относиться к словам, некоторые люди будут читать небрежно и все равно вынесут для себя из сказанного кучу белиберды, которой мы пытались избежать.)
Рассмотрим следующие два предложения:
1. Мой босс — алкоголик и женоненавистник, и меня от него уже тошнит.
2. Моя секретарша — некомпетентная визгливая сучка, и уменя нет выбора, кроме как уволить ее.
Оба эти утверждения представляют ментальные процессы, происходящие по тысяче раз на день в современном бизнесе.
Оба утверждения выглядят как «злоупотребление языком» или «шум» с точки зрения современной науки, представленной в этой книге. Если представить себе эти высказывания в устах психиатрических пациентов, то, конечно, психологи различных школ «обращались» бы с ними по-разному. Но сторонники рационально-эмотивной терапии (последователи доктора Альберта Эллиса) заставили бы пациентов перефразировать высказывания в соответствии с теми же принципами, которые обсуждались в данной главе.
Эти заявления, переведенные с аристотелевского языка на экзистенциальный, звучали бы примерно так:
1. Я воспринимаю моего босса как алкоголика и женоненавистника, и в настоящий момент я не воспринимаю и не вспоминаю (или не хочу воспринимать и вспоминать) в нем ничего другого. Из-за того, что мой опыт ограничивается таким образом и игнорируются другие факторы, я чувствую себя нехорошо.
2. Я воспринимаю мою секретаршу как некомпетентную визгливую сучку, и в настоящий момент я не воспринимаю и не вспоминаю (или не хочу воспринимать и вспоминать) в ней ничего другого. Из-за того, что мой опыт ограничивается таким образом и игнорируются другие факторы, я склоняюсь к тому, чтобы уволить ее. Эта перефразировка может не решить всех проблем между боссами и секретаршами, но она, по крайней мере, вытесняет проблемы с арены средневековой метафизики на ту территорию, где люди могут осмысленно принимать ответственность за выбор, который они делают.
Упражнения
1. Пусть каждый член группы классифицирует каждое из следующих предложений как имеющее смысл или бессмысленное.
А. Сегодня утром я вывез мусор.
Б. Сегодня утром мне явился Бог.
В. Сегодня утром я видел НЛО.
Г. Длина этого стола равняется двум твоим шагам.
Д. Вблизи тяжелых масс, таких, как звезды, пространство искривляется.
Е. Пространство не искривляется вообще никогда; вблизи тяжелых масс, таких, как звезды, всего лишь изгибается свет.
Ж. Подсудимый невиновен, пока суд не объявит его виновным.
3. Решения арбитра подлежат беспрекословному исполнению.
И. «История есть марш Бога через мир» (Гегель).
К. При акте зачатия мужская и женская половые клетки вносят по 23 хромосомы.
Л. Дьявол заставил меня сделать это.
М. Мое бессознательное заставило меня сделать это.
Н. Условные рефлексы заставили меня сделать это.
О. Церковь — это дом Божий.
П. Каждый, кто критикует правительство, является изменником.
Р. Авраам Линкольн служил президентом в период 1960 — 1968гг.
2. Если возникают разногласия, пытайтесь избежать конфликта и разобраться, почему разногласия должны возникать при обсуждении некоторых из этих предложений.

Глава третья
Дуальности «муж-жена» и «волна-частица»
Между прочим, у меня вообще нет академической квалификации, чтобы писать о квантовой механике, но это не помешало мне обсуждать эту тему в четырех моих предыдущих книгах.
Кто-то из читателей может удивиться моей наглости. Ведь большинство физиков утверждает, что принципы квантовой механики содержат сложнейшие парадоксы и требуют знания высшей математики как минимум на уровне колледжа, чтобы вы могли вообще понять суть проблемы. Я начал сомневаться в этом после того, как мой роман «Кот Шрёдингера» — первая из моих книг, посвященных исключительно квантовой логике, — получила в журнале «Нью саиентист» очень благоприятный отзыв одного физика (Джона Гриббина), который утверждал, что я, должно быть, имею ученую степень в области высшей физики, если смог написать такую книгу. Но дело в том, что у меня нет вообще никакой степени по физике. (Все, что я прослушал из физики в университете, — это ньютоновская механика, оптика, свет, электромагнетизм и обзорный курс идей теории относительности и квантовой теории.)
Если я достаточно хорошо понимаю квантовую логику (а это говорили и другие физики, кроме доктора Гриббина), то это лишь потому, что трансакционная психология, наука о том, как мозг обрабатывает данные (а в этой области у меня действительно есть некоторая академическая квалификация), имеет дело с той же роковой непредсказуемостью, которая вызывает столько нареканий в квантовой вселенной. Собственно, я мог бы даже сказать, что изучение науки о мозге лучше подготовит вас к восприятию квантовой теории, чем изучение классической физики.
Это может удивить многих, включая тех физиков, которые утверждают, что квантовая неопределенность применима лишь к субатомному миру и что наша повседневная жизнь «все-таки протекает в ньютоновской вселенной». Настоящая книга смеет идти наперекор этой общепринятой мудрости; моя позиция совершенно противоположная. И я попытаюсь показать, что пресловутые «проблемы», «парадоксы» и общефилософские загадки квантового мира проявляются также и в повседневной жизни.
Например, иллюстрация, помещенная в начале первой главы, — на которой вы видите молодую женщину либо пожилую леди, — демонстрирует одно из фундаментальных открытий психологии восприятия. Это открытие имеет много различных формулировок в разных книгах, но самая простая и общая формулировка, мне кажется, такова:
Восприятие, заключается не в пассивном приеме сигналов, но в активной интерпретации сигналов.
Или, в несколько ином виде:
Восприятие заключается, не в пассивных ре-акциях, а в активных, творческих транс-акциях.
В квантовой теории этот же закон формулируется по-разному, но чаще всего физики выражают его так:
Нельзя исключить наблюдателя из описания наблюдаемого.
(Доктор Джон Уилер идет еще дальше и говорит, что наблюдатель «создает» наблюдаемую вселенную.) Я попытаюсь показать, что сходство этих принципов происходит из более глубокого сходства, объединяющего квантовую механику и нейронауку (а также некоторые аспекты восточной философии).
Идем дальше. Близкие родственники таких квантовых монстров, как Мышь Эйнштейна, Кот Шрёдингера и Друг Вигнера* фигурируют в любом акте идентификации — например,когда вы идентифицируете какой-то предмет в другом конце комнаты как диван, а не как гиппопотама. Позже я еще буду останавливаться на этом подробнее. А пока что, в самом начале наших рассуждений, поговорим вот о чем:
* Мышь Эйнштейна: Эйнштейн как-то сказал, что если, согласно квантовой теории, наблюдатель создает или частично создает наблюдаемое, то мышь может переделать вселенную, просто посмотрев на нее. Поскольку это кажется абсурдом, Эйнштейн заключил, что в квантовой физике содержится какой-то большой нераспознанный изъян. Кот Шрёдингера:** Шрёдингер доказал, что кот может существовать в математических условиях «собственного состояния» (нем. eigenstate), когда утверждение, что кот мертв, и утверждение, что кот жив, в равной степени имеют смысл, причем утверждение, что кот и жив, и мертв, тоже имеет смысл. Друг Вигнера: Вигнер дополнил аргументы Шрёдингера, показав, что, даже если кот стал определенно мертвым или определенно живым для одного физика, он остается как мертвым, так и живым для другого физика, находящегося где-нибудь в другом месте (например, за пределами лаборатории). - Прим. автора.
Шрёдингер, Эрвин (1887 -1961) -австрийский физик, один из создателей квантовой механики, лауреат Нобелевской премии (1933). Вигнер, Юджин Пол (род. 1902) - американский физик, одним из первых показавший эффективность применения теории групп и идей симметрии в квантовой механике, лауреат Нобелевской премии (1963). -Прим. ред.
Физики согласны, что мы не можем найти «абсолютную истину» в квантовой сфере, но должны удовлетворяться вероятностями «статистических истин». Трансакционная психология, психология восприятия, также утверждает, что мы не можем найти «абсолютную истину» в области этой науки (в области чувственных данных), и признает только вероятности, или (как некоторые честно это называют) «игру вероятностей». Физик скажет вам, что во многих случаях, если мы будем называть шрёдингеровского кота «мертвым», в этом не будет смысла — можно называть его только «вероятно-мертвым». Трансакционный же психолог скажет, что во многих случаях нельзя называть вещь в углу комнаты «стулом», а лишь «вероятно-стулом». Простейшее суждение типа «либо-либо» — «мертвый» или «живой», «стул» или «не-стул» — в этих науках не является единственным логическим вариантом. Это лишь крайний, граничный вариант, а некоторые утверждают — чисто теоретический вариант.
(Если вы растерялись, ничего страшного. Позже мы поговорим об этих проблемах гораздо подробнее, и тогда вы еще больше растеряетесь.)
Итак, когда современная нейронаука описывает работу нашего мозга, она поневоле обращается к тем же парадоксам и к той же статистической, или многозначной логике, которые мынаходим в квантовом мире. Именно потому я и осмеливаюсь писать о «чужой» для меня сфере, что в многочисленных беседах с «квантовыми» физиками выяснилось: предметы этой науки имеют точные аналоги в моей «родной» специальности, науке о том, как восприятия и идеи попадают в наш мозг.
Для трансакционного психолога квантовая механика не менее увлекательна (и не меньше напоминает науку о мозге), чем криптозоология, лепуфология и дезинформационные системы. И все эти науки, как респектабельные, так и считающиеся «безумными», имеют некие общие родственные черты.
Пожалуй, об этом нужно рассказать чуть подробнее. Криптозоология занимается: а) животными, существование которых пока еще не доказано, но и не опровергнуто (например, гигантские рептилии, предположительно обитающие в озере Лох-Несс, снежный человек и т.п.); б) животными, которых кто-то встречал в самых неподходящих для них местах (пума в Англии, кенгуру в Чикаго, аллигаторы в нью-йоркской канализации и т.п.). Люди, которые «знают», что думать о подобных данных, не имеют представления о нейронауке; те же ученые, которые знают нейронауку очень хорошо, демонстрируют полнейший агностицизм и полнейшее нежелание даже обсуждать эти вопросы.
Лепуфология исследует сообщения о контактах с НЛО, в которых важную — и обычно очень загадочную — роль играют кролики. (Некоторые типичные отчеты из областей криптозоологии и лепуфологии приводятся в моей книге «Новая инквизиция» (1987).) И опять-таки, если человек твердо «знает», что от лепуфологии не может быть никакой пользы, можете быть уверены — этот человек вообще не знает нейронауки. Эпизоды, в которых фермеры заявляют, что НЛО похитили их кроликов, представляют собой прекрасную арену для тестирования преждевременной уверенности догматических энтузиастов и догматических отрицателей при помощи трансакционной квантовой психологии.
Системы дезинформации — это тщательно разработанные «легенды», создаваемые разведслужбами вроде ЦРУ, КГБ или английской МИ-5. В этих системах внешняя легенда содержит в себе вторую легенду, замаскированную под «скрытую правду» и предназначенную для тех ищеек, которые успешно раскроют внешнюю ложь. Поскольку дезинформационные системы расплодились, как бактерии, в нашем все более секретном мире, любой психолог, занимающийся проблемами восприятия, заглянув в сферу современной политики, скажет вам, что только квантовая логика, теория вероятностей и хорошая доза зететицизма* помогут прикинуть, произнес ли только что президент очередную большую ложь или в кои-то веки выдал правду.
* Зететицизм - активный скептицизм. Зететиками называлась одна из древнегреческих философских школ.
В конце концов, даже сами создатели дезинформационных систем «покупались» на дезинформационные системы, разработанные их соперниками. Как сказал Генри Киссинджер, «В Вашингтоне каждый, кто не параноик, должен быть сумасшедшим».
Занимаясь криптозоологией, лепуфологией, дезинформационными системами и квантовой механикой, вы постепенно начинаете чувствовать, что подошли очень близко к тотальному абсурду, к какому-то фундаментальному дефекту в человеческом уме (или во Вселенной?) или к какому-то ментальному выверту, вроде шизофрении или солипсизма. Однако, как показывает рисунок в начале первой главы и как мы будем убеждаться снова и снова, даже самые обычные восприятия самых обычных людей содержат в себе не меньше «странностей» и тайн, чем все оккультные науки вместе взятые.
Итак, я постараюсь показать, что законы субатомного мира и законы человеческого «ума» (или нервной системы) находятся в полном, точном и изящном соответствии — вплоть до мельчайших аспектов. Если вы изучаете человеческое восприятие и процесс образования выводов из восприятия, то не обнаружите ничего такого уж головоломного в квантовой теории. Мы всю жизнь живем среди квантовой неопределенности, но обычно ухитряемся не замечать ее. Трансакционный же психолог вынужден поворачиваться к ней лицом.
Параллели между физикой и психологией не должны удивлять вас. Ведь человеческая нервная система — «ум», еслиговорить по-ненаучному, — собственно, и создала современную науку, включая физику и квантовую математику. В творениях человеческого ума, по идее, должны содержаться и его гений, и его дефекты, как в любой картине всегда содержится автобиография художника.
Давайте рассмотрим самую простую параллель. Муж и жена обращаются в семейную консультацию за помощью. Он рассказывает одну историю о семейных проблемах. Она излагает совершенно иную версию. Если консультант опытен и умен, он не поверит полностью ни одной из сторон.
Где-то в том же городе два студента-физика повторяют два хрестоматийных эксперимента. Первый эксперимент вроде бы показывает, что свет распространяется в виде отдельных частиц. Второй вроде бы показывает, что свет — это волны. Если студенты хорошо учились и обладают широтой мышления, они не поверят ни тому, ни другому результату.
Дело вот в чем: психолог знает, что каждая нервная система создает свою собственную модель мира, а нынешние студенты-физики знают, что каждый инструмент тоже создает свою собственную модель мира. И в психологии, и в физике мы уже переросли средневековые аристотелевские понятия об «объективной реальности» и вошли в неаристотелевский мир, — хотя в обеих науках мы пока еще точно не знаем (и любим об этом поспорить до хрипоты), какая новая парадигма придет на смену аристотелевской парадигме «истинное—ложное».
Знаменитое уравнение Клода Шаннона для вычисления информативности (Н) сообщения выглядит так:
Н = -Epilogepi
Если вас пугает математика (точнее говоря, если бездарные учителя убедили вас в том, что «этот орешек вам не по зубам»), не торопитесь впадать в панику. E означает просто сумму (результат сложения). Символ рi показывает нам, что именно мы будем суммировать. Мы будем суммировать различные вероятности (p1, р2, р3... и так далее до рn, где n равняется общему числу сигналов в данном сообщении). Это вероятности того, что мы сможем предсказать заранее то, что будет сказано дальше. Логарифмическая функция просто показывает нам, что этосоотношение — не линейное, а логарифмическое (в графическом виде выражается логарифмической кривой). Обратите внимание на минус. Информативность сообщения обратно пропорциональна вероятности того, что вы на каждом шагу сможете предсказать, что будет сказано дальше. Иначе говоря, чем легче вы можете предсказать содержание сообщения, тем меньше информации это сообщение содержит.
Норберт Винер однажды сказал, что в великой поэзии содержится больше информации, чем в речах политиков. Вы никогда не знаете, что будет сказано дальше в хорошем стихотворении, но, слушая речь Джорджа Буша, вы не только знаете, что будет дальше, но и часто можете предсказать общее содержание всей речи еще до того, как оратор раскроет рот.
В любом фильме Орсона Уэллса больше информации, чем в обычном фильме, потому что Орсон никогда не снял ни одной сцены так, как ее мог бы снять любой другой режиссер.
Поскольку информативность возрастает логарифмически, а не линейно, с начала человеческой истории информационный поток усилился очень ощутимо. Как подсчитал французский экономист Жорж Андериа (уже знакомый читателям моих книг), объем информации удвоился за 1500 лет от Иисуса до Леонардо, снова удвоился за 250 лет от Леонардо до смерти Баха, удвоился опять к началу нашего столетия... и в очередной раз удвоился всего за семь лет (1967 —1973). Доктор Жак Балле совсем недавно оценил срок удвоения информации в 18 месяцев.
Очевидно, чем быстрее мы перерабатываем информацию, тем богаче и сложнее становятся наши модели и наша фразеология.
Сопротивление новой информации, однако, имеет прочную нейрологическую основу у всех животных, как показывает изучение импринтирования и кондиционирования. Большая часть животных, в том числе большая часть одомашненных приматов (людей), демонстрирует поистине обескураживающую способность «игнорировать» определенные виды информации — те, которые не «вписываются» в их импринтированные и кондиционированные туннели реальности. Обычно мы называем эту способность «консерватизмом» или «глупостью», но онавстречается во всех секторах политического спектра, и, кстати, в ученых кругах — не реже, чем в Ку-Клукс-Клане.
Так вот, трансакционному психологу, а тем более квантовому психологу, даже такая абсурдная вещь, как лепуфология, помогает узнать много интересного о том, как люди обрабатывают новую информацию.
Вот, например, во «Флаинг сосер ревью» за ноябрь 1978 г. (стр. 17) мы находим сообщение о том, как НЛО похитил у фермера всех кроликов из клетки.
Правдивое или ложное, это сообщение содержит в себе информацию, поскольку большинство из нас еще не слышало о том, что НЛО воруют кроликов. Сигнал имеет высокую степень непредсказуемости.
Книга «Феномены НЛО» под редакцией Хейнза, стр. 83:близкий контакт, при котором «пилот» НЛО выглядел как гигантский кролик.
Информационное содержание количественно подпрыгнуло. Уже две истории о кроликах и НЛО?
Но Всеобщая Сеть Наблюдений Пасхального Кролика, или ВСНПК (отколовшаяся от менее экзотичной Всеобщей Сети НЛО, или ВСНЛО), имеет в своих архивах десятки подобных историй. (Они также имеют, как вы могли догадаться, очень странное чувство юмора.)
* Пасхальный Кролик - один из любимых персонажей американского фольклора, своего рода пасхальный Санта-Клаус. Считается, что он прячет разукрашенные пасхальные яйца, которые дети должны затем отыскать.
Вы можете воспринимать все это как чье-то смешное чудачество или как зловещий абсурд, вы можете разложить эти истории по любым полочкам вашего туннеля реальности, но — наш банк информации стал богаче! Десятки сообщений о кроликах и НЛО уже указывают на что-то, имеющее отношение, может быть, к НЛО, а может быть, и к человеческой психологии. Так или иначе, они указывают на что-то, о чем мы раньше не подозревали.
Если вы, читатель, проявите статистически нормальную реакцию на эти данные, вам будет легче понять, каким образом нелюбимые вами группы людей умудряются «не замечать»,»игнорировать» или «сопротивляться» той информации, которая кажется очень и очень важной лично вам...
Упражнения
1. Пусть каждый член группы нарисует комнату, в которой вы собираетесь, так, как она выглядит с того места, где он сидит. (Это не состязание художников, так что не волнуйтесь, если чей-то рисунок будет лучше, чем ваш.) Сравните рисунки — не как «произведения искусства», а как туннели реальности. Выглядит ли какой-то рисунок более «истинным», чем остальные?
2. Пусть каждый член группы нарисует план комнаты. Почему эти рисунки при сравнении выглядят более похожими один на другой, чем рисунки, нарисованные из различных перспектив? Обсудите это.
Что бы вы сочли более «реальным» — абстрактный план комнаты (показывающий нечто такое, чего на практике никто никогда не видит, но, по всеобщему признанию, выполняющий полезную функцию) или различные рисунки, нарисованные из различных перспектив (то есть показывающие множественные реальности, которые люди действительно видят, но не имеющие никакой практической пользы)?
3. Оскар Уайльд сказал: «Все искусство бесполезно». Обсудите это.

Глава четвертая
Наши «я» и наши «вселенные»
Я хотел бы еще раз сформулировать наш главный тезис:Неопределенность и Относительность появились в современной науке по той же причине, по какой они появились в современной логике, современном искусстве, современной литературе, современной философии и даже современной теологии. В нашем столетии человеческая нервная система обнаружила и свой созидательный потенциал, и свои собственные границы.
В логике, например, мы теперь признаем существование не только «бессмысленных» высказываний, но и «странных петель» (утверждений, содержащих скрытые противоречия самим себе). И те, и другие могут заполонить любую логическую систему (как вирус, вторгшийся в компьютер) — причем эти логические «микробы» часто остаются незамеченными на протяжении целых столетий.
Люди веками убивали друг друга в жестоких войнах и революциях и продолжают это делать — и все это во имя идеологий и религий, которые, если их суть представить в виде предложений, не выглядят для современной логики ни истинными, ни ложными. Это бессмысленные предложения, которые могут казаться осмысленными лишь лингвистически неграмотному человеку. (Например, значительная часть данной книги посвящена тому, чтобы показать вам: любое предложение, которое содержит в себе невинное слово есть («является»), содержит в себе также и некий скрытый изъян. Это будет, конечно, шоком или Безумной Ересью для тех американцев, которые сейчас устраивают бурные демонстрации и акты гражданского неповиновения по поводу важнейшего для них вопроса: «является»ли зародыш — или, может быть, оплодотворенная яйцеклетка — человеком или «не является».)
А тем временем в изобразительном искусстве Пикассо и его преемники уже показали нам, что, скажем, скульптура может воздействовать на нас очень глубоко, будучи при этом в противоречии с «фотографической» точностью в нашем понимании. Одна из классических работ Пикассо, например, очень сильно воздействует на меня, хотя я вижу в ней то голову быка, то седло и руль велосипеда.
«Улисс» Джойса — это роман-мутант, в котором описывается самый обычный день, но не как «объективная реальность» в аристотелевском смысле, а как лабиринт, в котором почти сотня рассказчиков (или «рассказывающих голосов») излагает различные версии происходящего. Это, как мы говорим, — различные «туннели реальности».
Современная философия и современная теология пришли к таким созвучным заключениям, как «Нет никаких фактов, есть лишь интерпретации» (Ницше), или «Нет никакого Бога, а Мария — Его матерь» (Сантаяна), или даже «Бог есть символ Бога» (Тиллих).
Все это результаты нашего нового осознания наших «я» как соавторов наших же собственных «вселенных». Как говорит доктор Роджер Джонс в своей книге «Физика как метафора», «что бы мы ни описывали, человеческий ум не может отделиться от этого». На что бы мы ни взглянули, мы должны увидеть прежде всего наш собственный «ментальный архив» — структуру программного обеспечения, которую использует наш мозг для обработки и классификации впечатлений.
Под «программным обеспечением» я подразумеваю и наш язык, и наши лингвистические привычки, и наше общее «родовое» или культурное мировоззрение — то есть наши правила игры, или бессознательные предубеждения, или туннели реальности, которые состоят из лингвистических конструкций и других символов.
В повседневной жизни программное обеспечение большинства читателей этой книги состоит из индоевропейских языковых категорий и индоевропейской грамматики. В передовой науке программное обеспечение включает в себя и то, идругое, и плюс к этому математические структуры и категории. Но и проблемы кухонной раковины, и проблемы ядерного реактора мы «видим» через символическую или семантическую решетку — ведь математика, как и язык, функционирует как код, который накладывает свою структуру на описываемые им данные.
Художник «мыслит» (когда пишет картину) формами и цветами, музыкант — звуковыми последовательностями, и т.д., но в основном человеческая мыслительная деятельность задействует слова. Даже такие узкие специалисты, как математик, художник, музыкант и т.д., используют слова в большей части своего мышления.
Независимо от того, что мы знаем (или думаем, что знаем) о наших «я» или наших «вселенных», мы не можем ничего сообщить друг другу ни о внутренних, ни о внешних сферах, не используя язык или символизм — то есть мозговое программное обеспечение. Чтобы понять эту книгу, читатель должен снова и снова напоминать себе о том, что даже при мышлении и даже в особых областях вроде математики или изобразительного искусства мы используем те или иные виды символов для «разговора с самим собой» или для визуализации.
Единственная «вещь» (или npoцесс), которая в точности равняется вселенной, — это сама вселенная. Любое описание, или модель, или теория, или произведение искусства, или карта, или туннель реальности, или фразеология, и т.д. всегда меньше, чем вселенная, и следовательно, содержит в себе меньше, чем вселенную.
Что же остается в нашем сенсорном континууме, когда мы НЕ говорим и НЕ думаем? Это нечто несимволическое, невербальное, нематематическое — словом, невыразимое, как говорят мистики. Этот невербальный режим представления можно поэтически называть Хаосом (как это делал Ницше) или Пустотой (как это делал Будда). Но и «Хаос», и «Пустота» — это всего лишь слова, а стоящий за ними опыт упорно остается невербальным.
По этому поводу уместно было бы вспомнить высказывание Виттгенштейна из его «Tractatus Logico Philosophicus»: «О чем нельзя говорить, о том следует хранить молчание». Мастера дзэн в таких случаях просто показывали палец или помахивали посохом.
Когда мы покидаем область невербального, когда мы снова говорим и думаем, нам поневоле приходится создавать символические карты или модели, которые по определению не могут во всех отношениях равняться тем пространственно-временным событиям, которые они представляют. Это кажется настолько очевидным, что мы никогда не думаем об этом и поэтому забываем. Но ведь, в самом деле, меню не имеет вкуса пищи, карта Нью-Йорка не имеет запаха Нью-Йорка (и слава Богу!), а живописное изображение корабля в штормовом море не содержит в себе капитана и экипажа, которым приходится иметь дело с реальными судами в реальных штормах.
Любая карта или модель при ближайшем рассмотрении всегда демонстрирует «ментальность» ее создателя и, в не меньшей степени, —ментальность общества, в котором живет создатель, и его лингвистические системы. Иначе говоря, семантическую среду.
Опытный моряк сразу же обнаружит разницу между кораблем, который нарисовал художник, много ходивший в море, и кораблем, который нарисовал человек, только читавший о мореплавании.
Многие романы и пьесы, написанные в 30-е годы и тогда считавшиеся «грубо-реалистическими», сейчас кажутся несколько наивными и «надуманными», поскольку мы уже 60 лет как не живем в той семантической среде. «Улисс» Джойса избежал этой судьбы благодаря тому, что вообще не имел единой точки зрения (техника множественных рассказчиков обеспечивает множественность перспектив). В этом смысле Джойс близок к посткопенгагенским физикам, которые придерживаются так называемого модельного агностицизма, то есть ни одну модель не считают равной всей вселенной.
Представьте себе карту, которая пытается отобразить даже не всю вселенную, а нечто более скромное по масштабам — скажем, весь Дублин. Очевидно, такая карта должна занимать такой же объем пространства, как и сам Дублин. В ней должен быть по крайней мере триллион подвижных элементов — полтора миллиона людей, столько же крыс, несколько миллионовмышей, наверное, миллиарды клопов, сотни миллиардов микробов и т.д.
Чтобы рассказать о Дублине «все», эта карта должна дать возможность своим движущимся элементам находиться в движении на протяжении хотя бы 2000 лет, поскольку город (который не всегда назывался Дублином) стоит на реке Анна-Лиффи примерно столько времени.
Но такая карта все равно не рассказывала бы нам «все» о Дублине, даже на текущий момент (то есть не учитывая будущее), если бы в ней каким-то образом не отображались мысли и чувства людей и других обитателей этого места...
Но даже и в этом случае карта оказалась бы малополезной для геолога, который хочет знать химию и эволюцию горных пород и почв, на которых стоит Дублин.
И, заметьте, мы пока говорим о «внешнем» мире. А можете ли вы хотя бы представить себе карту, которая бы рассказывала «все» о вас?
Упражнения
1. Пусть пара сексуальных партнеров (мужи жена или двое влюбленных) воссоздаст свою последнюю по времени ссору. (Если никто не захочет признать, что они «ссорятся», пусть выбранная пара воссоздаст свой последний спор.)
2. Теперь пусть эта пара продолжает ссору (спор), поменявшись ролями. Каждый партнер должен «сыграть» роль другого. Попробуйте применить метод Станиславского: каждый «актер» должен пытаться прочувствовать точку зрения того, кого он играет.
3. Найдите в вашей группе двух человек, имеющих разные точки зрения на какой-нибудь злободневный вопрос (например, запрещение абортов, свободное владение оружием, наркотики и т.п.). Пусть каждый из них попытается по методу Станиславского представить точку зрения другого — как можно искреннее.
4. Найдите следующие тринадцать предметов:
игрушечную пожарную машину,
куклу Барби,
репродукцию картины Пикассо,
кирпич,
отвертку,
молоток,
куриное перо,
кусок пробки,
резиновый мячик,
кусок твердого дерева,
портативный стереомагнитофон,
порнографический роман,
философский трактат епископа Джорджа Беркли.
Разложите все эти предметы на полу и рассядьтесь вокруг них. Прежде всего разделите их на две группы — красные предметы и не-красные предметы. Подсчитайте, сколько у вас окажется спорных случаев. (Например, книга с красно-белой обложкой: положить ли ее в красную кучку или в не-красную?)
Теперь разделите 13 предметов на другие две группы — полезные предметы и игрушки. Сколько у вас получилось спорных случаев? (Относится ли искусство к игрушкам? А порнография?)
Каждую неделю, пока существует ваша группа, придумывайте еще один пример дуализма и делите 13 предметов на две кучки в соответствии с новым критерием.
Обратите внимание, что в одной дуалистической системе две вещи попадают в разные группы, а в другой дуалистической системе те же самые две вещи оказываются в одной группе. (Например, пробка и твердое дерево попадут в одну группу, если делить вещи на «деревянные» и «не-деревянные», но в разные группы, если делить веши на «плавающие на поверхности» и «не плавающие на поверхности».)
Обратите внимание, как будет выглядеть аристотелевский аргумент «Это "есть" либо А, либо не-А» после того, как вы найдете несколько предметов, которые оказываются на одной стороне при одном дуализме и по разные стороны при другом дуализме.
Вот вам несколько других дуализмов в качестве подсказки:»предметы для образования» и «предметы для развлечения», «научные» и «ненаучные» предметы, «хорошие» и «плохие», «органические» и «неорганические» предметы.
Постарайтесь придумать побольше самьк странных и изощренных дуализмов.
На данный момент стоит отметить один очевидный факт. Вы извлечете для себя гораздо больше уроков, если будете на самом деле выполнять эти упражнения в группе, как вам предлагается, а не просто читать о них.

Глава пятая
Сколько у вас голов?
Позаимствовав одну шутку (или гениальное открытие?) из книги Бертрана Рассела «Наше знание о внешнем мире», я сейчас покажу, что уважаемый читатель имеет две головы.
Согласно здравому смыслу и консенсусу, которого достигло большинство (западных) философов, мы существуем «внутри» некоторой «объективной вселенной», или — если сказать то же самое, но по-другому — «объективная вселенная» существует «вне» нас.
Мало кто когда-либо в этом сомневался. Но те люди, которые сомневались, неизбежно приходили к самым эксцентричным заключениям.
Давайте пока что избегать всякой эксцентричности и полагаться на общепринятые воззрения. Итак, каким образом мы можем знать что-нибудь об этой «внешней вселенной»? Каким образом мы ее воспринимаем?
(Для удобства я в дальнейшем буду учитывать только чувство зрения. Читатель может проверить сам себя, срабатывает ли та же логика, если заменить зрение на слух или любое другое чувство.)
Мы видим объекты во «внешней вселенной» при помощи наших глаз, а затем создаем в нашем мозгу их картинки, или модели. Мозг «интерпретирует» то, что глаза передают ему как энергетические сигналы. (Пока что будем игнорировать имеющиеся данные о том, что процесс интерпретации этих сигналов мозгом носит характер игры случая.)
Опять-таки, мало кто из западных людей когда-либо подвергал это сомнению, но тот, кто делал это, приходил к очень странным и «невероятным» альтернативам.
Итак, мы живем «внутри» некоторой «внешней вселенной» и создаем ее картинку, или модель, «внутри» нашего мозга посредством складывания (синтезирования) и интерпретации наших картинок, или моделей, различных частей вселенной, которые мы называем «объектами». Из этого следует, что мы вообще не знаем «внешнюю вселенную» и ее «объекты». Мы знаем лишь модель «внешней вселенной» в нашем мозгу, который сугцествует внутри нашей головы.
Таким образом, все, что мы видим, существует не вовне (как мы привыкли думать). На самом деле то, что мы видим, существует внутри, то есть у нас в голове.
Но мы еще не пришли к солипсизму. Мы по-прежнему предполагаем наличие «внешней вселенной». Это остается в силе. Мы просто обнаружили, что не можем видеть или знать ее. Мы видим модель, которая существует в нашей голове, и в повседневной жизни забываем об этом обстоятельстве и действуем так, как будто эта модель существует вне нашей головы. Иначе говоря, мы действуем так, как будто: 1) модель и вселенная занимают один и тот же объем пространства (помните карту, которая, чтобы показать «все» о Дублине, должна была бы занимать то же пространство, что и Дублин) и 2) этот объем пространства существует «вовне».
Но ведь модель и вселенная не занимают одно и то же пространство! То пространство, в котором существует модель, может быть расположено только «внутри» нашего мозга. А мозг расположен внутри головы.
Теперь мы понимаем, что, хотя вселенная существует вовне, модель существует внутри и потому занимает гораздо, гораздо меньше места, чем вселенная.
«Реальная вселенная», таким образом, существует «вовне» и остается непознанной — а пожалуй, и непознаваемой. То, что мы переживаем и знаем (или думаем, что знаем), существует лишь в локальной сети электрохимических связей в нашем мозгу.
Если читатель захочет подвергнуть сомнению то, что было сказано выше, ему неизбежно придется придумать альтернативное объяснение восприятия. Такие альтернативы действительно выдвигаются, но они всегда выглядят еще более страннои даже совершенно неприемлемо для приверженцев «здравого смысла».
Идем дальше. Теперь у нас есть «внешняя вселенная», очень большая (в относительном смысле), и ее модель, гораздо меньших размеров (тоже в относительном смысле). Первая находится «вне» нас, а вторая «внутри» нас. Конечно, между «внешней» и «внутренней» вселенными существует некоторое соответствие, или изоморфизм. Иначе я бы не мог встать со стула, подойти к двери, спуститься в холл и попасть в кухню, чтобы налить себе еще чашечку кофе из того объекта, который я идентифицирую как «кофеварку».
Но где же существует наша голова?
Очевидно, наша голова существует «внутри» «внешней вселенной» и «снаружи» нашего мозга, в котором содержится модель «внешней вселенной».
Но, поскольку мы никогда не видим и не знаем «внешнюю вселенную» непосредственно, а видим только ее модель, то и голову нашу мы воспринимаем лишь как часть модели, существующей внутри нас. Конечно, воспринимаемая нами наша голова не может существовать отдельно от воспринимаемого нами нашего тела, пока мы живы, а воспринимаемое нами наше тело (включая голову) существует внутри воспринимаемой нами вселенной. Все правильно?
Таким образом, та голова, которую мы воспринимаем, существует внутри другой головы, которую мы не воспринимаем и не можем воспринимать. Эта вторая голова содержит в себе нашу модель вселенной, нашу модель этой галактики, нашу модель этой солнечной системы, нашу модель Земли, нашу модель этого континента... и т.д., нашу модель нашего дома, нашу модель самих себя, а наша модель самих себя увенчивается моделью нашей головы. Итак, модель нашей головы занимает гораздо меньше места, чем наша «настоящая» голова.
Подумайте об этом. Удалитесь в свой кабинет, отключите телефон, заприте дверь и тщательно рассмотрите каждый шаг наших рассуждений. Обращайте внимание на то, какие абсурдные проблемы возникают, если подвергать сомнению любой отдельный шаг и пытаться искать ему альтернативу.
Наша воспринимаемая голова существует как часть (очень малая часть) нашей модели вселенной, каковая модель существует в нашем мозгу. Мы уже доказали это, не так ли? Наш мозг, однако, существует внутри нашей второй головы — нашей «реальной», «настоящей» головы, в которой содержится вся наша модель вселенной, в том числе и наша воспринимаемая голова. Короче говоря, наша воспринимаемая голова существует внутри нашей воспринимаемой вселенной, которая существует внутри нашей реальной головы, которая существует внутри реальной вселенной.
Таким образом, мы можем дать названия нашим двум головам — у нас есть «реальная» голова вне воспринимаемой вселенной и «воспринимаемая» голова внутри воспринимаемой вселенной. И наша «реальная» голова, судя по всему, не только гораздо больше нашей «воспринимаемой» головы, но и больше нашей воспринимаемой вселенной!
Поскольку мы не можем знать или воспринимать «реальную» вселенную непосредственно, наша «реальная» голова кажется большей, чем та единственная вселенная, которую мы действительно знаем и воспринимаем, — наша воспринимаемая вселенная, находящаяся внутри нашей воспринимаемой головы.
Возможно, читателю будет приятно узнать о том, что Бертран Рассел, придумавший это логическое рассуждение, изобрел также математический класс всех классов, которые «не содержат самое себя». Этот класс, видите ли, не содержит самое себя, если только он не содержит самое себя. Кроме того, он содержит самое себя в том и только в том случае, если он не содержит самое себя. Уяснили?
Когда Рассел не был занят крестовыми походами за рационализм, мир во всем мире, общественную нравственность и другой подрывной деятельностью, он уделял много времени еще более разрушительной практике, изобретая таких вот логических «монстров», которые сводили сума логиков и математиков.
Вернемся к нашим двум головам: лорд Рассел никогда не развивал свою шутку (или гениальное открытие?) дальше этой черты. Но, немного подумав и проанализировав вопрос, читатель легко сможет увидеть, что у нас есть даже три головы. Третья голова содержит в себе модель, которая содержит в себе «реальную» вселенную, «реальную» голову, воспринимаемую вселенную и воспринимаемую голову. А как только мы подумали об этом, у нас стало уже четыре головы...
И так далее, до бесконечности. Когда мы говорим о нашем восприятии нашего восприятия — о нашей способности воспринимать то, что мы воспринимаем, — у нас уже три головы, а как только мы это поняли, у нас их уже четыре, а если мы захотим продолжать этот анализ до бесконечности, у нас будет бесконечное число голов...
Модель сознания, приводящую, с почти математической точностью логики, именно к такой бесконечной прогрессии, можно найти в книге Дж. У. Данна «Вселенная как серия». Автор рассматривает не восприятие, а время, но приходит к точно такому же заключению, к которому пришли мы, — только у него вместо бесконечной серии голов получается бесконечная серия «умов».
Подобно учителю дзэн, я только что подвел вас к двери Закона и захлопнул ее перед вашим носом. Но ничего! Мы еще увидим «свет в конце туннеля». Если только сможем открыть эту проклятую дверь...
Или, может быть, вы уже выявили «Убанги в топливной магистрали» мистера Филдза?
Если нет, тогда пойдем дальше. Альфред Кожибский, которого мы уже неоднократно упоминали (и который оказывает на наши рассуждения сильное влияние, даже когда мы его не упоминаем), утверждал, что наше мышление было бы более научным, если бы мы почаще использовали математическую индексацию.
Однажды, размышляя об этом, я придумал следующий аналог рассуждений Данна, не прибегая к его бесконечным временным измерениям:
Я наблюдаю, что у меня есть ум. Следуя совету Кожибского, назовем этот наблюдаемый ум «ум1».
Но я наблюдаю, что у меня есть ум, который может наблюдать ум1. Назовем этот самонаблюдающий ум «ум2».
Ум2, наблюдающий ум1 может, в свою очередь, стать объектом наблюдения. (Кое-какой опыт буддийского самонаблюдения подтвердит это экспериментально.) Наблюдателю ума2 тоже надо дать какое-то имя, поэтому будем называть его «ум3».
И так далее, снова до бесконечности.
Кстати, если уж речь зашла о буддизме, я должен добавить, что буддист никогда не примет формулировку «я наблюдаю, что у меня есть ум». Буддист бы сформулировал так: «Я наблюдаю, что у меня есть тенденция позиционировать ум».
Но это уже, как сказал бы Филдз, позволяет felis domesticus убежать из мешка,
* У. Филдз (1880 -1946) - американский киноактер и артист эстрады.
Felis domesticus (лат.) - кот домашний.
Упражнения
1. Пусть группа вспомнит упражнение 1 из главы второй. Попробуйте определить, сколько из предложений, которые я просил разделить на «имеющие смысл» и «бессмысленные», могли бы с таким же успехом подпасть под категорию Правил Игры или результатов молчаливо принятых Правил Игры.
2. Поразмышляйте над следующей цитатой из книги лорда Рассела «Наше знание о внешнем мире»:
Бессознательная уверенность в том, что все предложения строятся по принципу «подлежащее — сказуемое» — иными словами, в том, что каждый факт есть некоторая вещь, обладающая некоторым качеством, — привела большинство философов к тому, что они стали неспособны отдавать себе отчет о мире науки и повседневной жизни.
Рассмотрите принцип «подлежащее—сказуемое» как Правило Игры.
3. Подумайте над следующими типичными предложениями типа «подлежащее — сказуемое»:
«Внезапно сверкнула молния».
«Уже смеркается».
«У меня несдержанный темперамент».
Попробуйте определить подлежащее в предложении «Уже смеркается». Кто или что смеркается?
Посмотрите, как Правила Игры «подлежащее — сказуемое» влияют на другие два предложения. Можете ли вы пересказать их на более феноменологическом языке?
Помогает ли вам все это раскусить трюк рассуждения о двух (или более) головах?

Глава шестая
От умозаключения к культу инструментов
Задолго до появления современной физики и современной психологии, в Древней Греции, скептики уже отмечали Неопределенность и Относительность как неизбежные аспекты человеческой жизни: то, что видит один человек, никогда в точности не совпадает с тем, что видит другой. Платон, Аристотель и другие гении древности пытались избежать агностицизма стоиков, «открыв» (или заявляя, что открыли) метод «чистого абстрактного умозаключения». Они верили, что этот метод приведет к Чистой Истине, которая свободна от любых искажений, связанных с несовершенством человеческих органов чувств. За исключением нескольких консерваторов в философской ложе, весь мир уже признал, что древнегреческий поиск Чистой Истины окончился неудачей. Последующая же история философии напоминает долгую детективную повесть — повесть о постепенном, столетие за столетием, выявлении многочисленных ложных положений (или неосознанных предубеждений), вкравшихся в «чистое умозаключение» смелых первопроходцев-эллинов.
Да простится нам такое едкое заявление: греческие логики находились в плену иллюзии, будучи уверены, что вселенная состоит из слов. Если найдешь правильные слова, считали они, то сразу получишь Вечную Истину.
Но вот появилась современная наука, синтез «чистого умозаключения» греческой традиции и смиренного эмпиризма традиции мастеров-ремесленников. Все результаты стали выражаться на очень точных специальных «языках» различных отраслей математики. На протяжении нескольких столетий казалось, что наука сможет разгадать все тайны и ответить на все вопросы. В науке умозаключения о том, что «должна делать» Вселенная (согласно логике), сочетались с разработкой все более точных инструментов. Инструменты должны были сообщать нам о том, где и когда Вселенная не соглашается с нашей логикой или нашей математикой, — иначе говоря, о том, где и когда наша логика нуждается в пересмотре, а один вид математики — в коррекции со стороны другого вида. Ученым казалось, что, если в достаточной степени усовершенствовать инструменты, можно исправить все ошибки и в конце концов прийти к той самой Чистой Истине, которую Платон и компания надеялись поймать при помощи одной лишь логики, без всяких инструментов.
На этом этапе вселенная виделась как состоящая не из слов, но из уравнений. В один прекрасный день, думали ученые, мы сможем узнать «все обо всем» и описать изящными математическими формулами. Но эта вера умерла с появлением теории относительности Эйнштейна и квантовой механики Планка. Оба они открыли, хотя и по-разному, что человеческая нервная система, усиленная разработанными человеком инструментами, производит результаты не более «непогрешимые», чем просто человеческая нервная система без всяких инструментов.
Вот вам иллюстрация: скептики в древней Греции наблюдали относительность восприятия температуры человеком. Каждый философ в Афинах слышал об их экспериментальных доказательствах: если засунуть правую руку в чашу с горячей водой, а левую руку — в чашу с ледяной водой, а затем опустить обе руки в третью чашу, с теплой водой, то правая рука «распознает» воду в третьей чаше как холодную, а левая рука — как горячую.
Можно сказать, что все героические усилия Платона и Аристотеля были направлены на то, чтобы прорваться за пределы этой чувственно-обусловленной относительности при помощи «чистого умозаключения».
«Чистое умозаключение», однако, основывается на аксиомах, которые нельзя ни доказать, ни опровергнуть. Эти аксиомы появляются в сознании, приходя с уровня до-логического понимания. На этом уровне можно вообще не говорить, апросто жестикулировать и указывать пальцем (или махать жезлом, как любили делать мастера дзэн), потому что на этом уровне мы пытаемся указать на нечто такое, что существует до слов и категорий.
Но вот что плохо: аксиомы (правила игры), которые кажутся естественными и не подлежащими сомнению в одном племени (культуре), вовсе не кажутся естественными и часто подвергаются сомнению в других племенах (культурах). Вот и «самоочевидные» аксиомы Платона и его соратников давно уже не находят поддержки среди ученых, а многие из этих аксиом, как оказалось, при проверке просто не согласуются с действительностью (невербальным опытом).
Иммануил Кант составил, пожалуй, самый длинный список дефектов классического греческого «чистого умозаключения». Все помнят хрестоматийный случай с критянином, который утверждает, что критяне всегда лгут. Я хочу привести другой пример логического дефекта, который гораздо менее известен:
Когда стрелу выпускают из лука, кажется, что она движется в пространстве.
Однако в каждый отдельный момент времени стрела фактически занимает одно положение в пространстве, а не два, три или более положений.
Если стрела имеет одно и только одно определенное положение в каждый момент, следовательно, в каждый момент она не движется. Но если она не движется в каждый отдельный момент, то она не движется вообще.
От этой логики невозможно уйти, пытаясь вставить моменты-между-моментами. Она применима к любым миллионным и миллиардным долям секунды. В каждую наносекунду стрела имеет одно, а не несколько положений. То есть не движется!
Как найти выходив этого абсурдного тупика? Может быть, объявить, что стрела занимает два положения в одно и то же время? Увы, это приведет к еще худшим проблемам, обнаружить которые я предоставляю вам в качестве самостоятельного упражнения.
Все это показывает нам, куда может завести логика, если не корректировать ее наблюдением (при помощи органов чувств или инструментов). Если мы не корректируем нашу логику, сравнивая ее с опытом, то можем веками, до бесконечности, усложнять наши древнейшие ошибки — что, как нам кажется, и случилось с теми культурами, которые не разделяют наши «самоочевидные» аксиомы.
Но этим культурам мы кажемся такими же чокнутыми, как и они нам. Каждая религия, например, выглядит для приверженцев всех других религий (и неверующих) результатом логических заключений, выведенных из аксиом, которые просто не вписываются в эту вселенную.
Так что давайте обязательно корректировать наше «чистое умозаключение» реальным опытом того, что люди видят, слышат, нюхают или другим образом обнаруживают в феноменологическом или экзистенциальном мире. Давайте выходить за пределы Чистого Разума и проверять нашу логику нашим же опытом.
Напомню, что мы говорим о тех аргументах, на которых создавалась наука. Одно время казалось, что она готова и способна разрешить все наши проблемы.
Со всеми своими замечательными уравнениями и чудесными инструментами она вроде бы предлагала более надежный способ решения сложных экзистенциальных проблем, чем греческая логика. Предприниматели заметили это очень быстро и начали финансировать «научные исследования». Философы-рационалисты заметили это чуть позже и радостно высказали предположение, что со временем наука сможет выйти за пределы «практичности» и произвести на свет Чистую Истину.
Но затем Эйнштейн показал, что двое часов могут измерять время по-разному — совсем как две руки одного человека, которые по-разному «измеряют» температуру, помните? Несовершенство, ненадежность и относительность, присущие нашей нервной системе, неожиданно обнаружились и в наших инструментах. Абсолютная Истина снова ускользнула от нас!
Эйнштейн (повторим для пущего эффекта) также показал, что две линейки могут по-разному измерять длину. Затем квантовая механика продемонстрировала, что различные инструменты могут давать радикально отличающиеся «толкования» пространственно-временных событий в субатомном мире. В самом шокирующем случае, который до сих пор приводит в трепет студентов-первокурсников, один набор инструментов показывает нам мир, сделанный из отдельных шариков-частиц, а те же инструменты, но расположенные по-другому, показывают нам мир, состоящий из энергетических волн.
Поначалу это казалось физикам «непостижимым», поскольку, через три столетия после того, как Галилей не оставил камня на камне от аристотелевской физики, они все еще мыслили категориями логики Аристотеля, в которой Х должен «быть» либо волной, либо частицей и не может «быть» и волной, и частицей, в зависимости от того, как мы «смотрим» на X. Некоторое время физики даже говорили, как бы в шутку, но в то же время с долей отчаяния, о «волночастицах».
Начнем подводить итоги: мы думали, что можем убежать от относительности и неопределенности органов чувств, построив «умные» инструменты, но теперь мы обнаружили относительность и самих инструментов. (Я снова и снова заостряю на этом внимание, поскольку, как показывает мой 30-летний опыт проведения семинаров по неаристотелевской логике, мало кто сразу понимает важность этого. Большинство людей думает, что они понимают, но на самом деле понимание приходит не сразу.)
Когда вы исследуете розовый куст, то, независимо от того, смотрите ли вы лишь глазами (и мозгом) или «смотрите» при помощи разных научных инструментов, — то, что вы «увидите», будет зависеть от структуры вашего чувственного аппарата и (или) помогающих ему инструментов.
Более того: то, что вы можете сказать о том, что вы увидели, зависит от структуры вашего символизма — описываете ли вы это на английском, персидском, китайском языке, на языке евклидовой или неевклидовой геометрии, дифференциального исчисления или кватернионов.
Это объясняет, почему, словами доктора Джонса, «что бы мы ни описывали, человеческий ум не может отделиться от этого».
Упражнения
1. Если позволяет погода, выйдите из дома на улицу и осмотритесь. Как многое из того, что вы видите, существовало бы, если бы люди не придумали и не построили это? Как многое из того, что «само растет», выглядело бы по-другому, если бы люди не культивировали и не улучшали (ухудшали) это?
2. Посмотрите на небо. Если вы умеете отличать звезды от планет, знаете названия звезд и т.п., постарайтесь забыть это знание на время и представьте себе, как выглядит это небо для очень разумных животных, не имеющих человеческой науки. Затем снова посмотрите на небо, «вспомнив» все свои знания по астрономии.
3. Когда пролетает метеор, что вы чувствуете, если пытаетесь увидеть его, не прибегая к научной фразеологии? Насколько по-другому вы ощущаете метеор, когда позволяете себе помнить все, что вы знаете о метеорах?
4. Вернитесь в дом и обсудите следующее:
Если бы все телевизионные передачи о полиции (около 20 в неделю в большинстве штатов) были сняты с вещания, а взамен мы получили бы такое же количество передач о домовладельцах, изменило ли бы это туннель реальности среднего американца?
Каким образом?
Что бы американцы «увидели» (или вспомнили) из того, что они сейчас склонны забывать? О чем бы они стали меньше думать? О чем бы они стали думать больше?
5. Попробуйте разобраться, почему у нас так много телепередач о полиции и нет практически ни одной передачи о домовладельцах.
Кто это решает? Почему они решили именно так? (Постарайтесь избегать параноидальных рассуждений или грандиозных теорий заговора — если, конечно, это вообще возможно.)

Глава седьмая
Странные Петли и бесконечный регресс
Если мы не можем описать что бы то ни было «как оно есть», но только «как оно представляется нашему уму», следовательно, у нас не может быть и чистой физики, а только нейрофизика — то есть физика, преломляемая через человеческую нервную систему. Кроме того, у нас не может быть и чистой философии, а лишь нейрофилософия. И не может быть чистой нейрологии, а лишь нейронейрология...
Но тут, как догадались некоторые читатели, мы уже входим в область Странных Петель, ибо нейронейрология может быть познана только через призму человеческой нервной системы. Таким образом, предполагается еще одна метанаука — нейронейронейрология... которую можно познать только при помощи нейронейронейронейрологии... и так далее, до бесконечности. Узнаете рассуждение о двух головах лорда Рассела? Или бесконечный регресс сознания во времени Дж. В. Данна?
Похоже, какой-то дзэновский мерзавец снова захлопнул дверь Истины перед нашим носом.
Этот нейрологический регресс имеет точный аналог в квантовой механике, известный как «катастрофа фон Неймана» (или, полностью, «катастрофа бесконечного регресса фон Неймана»). Она сводится к тому, что мы можем прибавлять бесконечное число инструментов к нашим уже существующим инструментам и все же не избавимся от некоторой степени неуверенности и неопределенности. (Надеюсь, что к концу этой книги читатель поймет, почему это «совпадение» и десятки ему подобных неизбежно связывают квантовую механику сповседневной психологией, или обычным «кухонным» сознанием.
Возможно, дойдя до этой строчки, некоторые читатели захотят отбросить книжку в сторону, решив, что я скоро заведу их в бездну солипсизма или какого-то необерклианского идеализма. Вовсе нет! Непримиримый дуализм Определенности и Неопределенности существует лишь в двузначной аристотелевской логике. В математической же логике нам не приходится выбирать между Чистой Определенностью и Чистой Неопределенностью. В теории вероятности у нас между этими крайними точками есть бесконечное число выборов.
Для удобства мы можем свести это бесконечное число к 100 процента
Так вот, если Чистая Определенность равняется 100%, а Чистая Неопределенность равняется 0%, логика квантовой механики и квантовой психологии вовсе не говорит нам, что невозможность достижения 100% навсегда оставляет нас с нулем. Это совершенно не так. Многие события повседневной жизни имеют вероятность 50%, что вполне удовлетворит любого игрока. А многие события имеют вероятность и 90%, и 95%, и даже выше.
Лично меня никогда не беспокоит тот термодинамический факт, что вероятность равномерного распределения молекул воздуха по всей комнате не равняется 100%. Подсчитано: вероятность того, что весь воздух внезапно устремится в один из углов комнаты и я задохнусь в образовавшемся вакууме, больше 0% и намного меньше 0,001%. И я не собираюсь волноваться по этому поводу.
Вероятность того, что завтра в меня попадет метеорит, кажется более высокой — может быть, почти 0,1 %, — но я и об этом не особенно беспокоюсь
Не только физики и игроки, но и бизнесмены давно уже привыкли к этому аспекту квантовой психологии. Бизнес не рассчитывает на стопроцентную уверенность в принятых решениях (иначе говоря, будущий урожай оценивается не на основании религиозных догм), но и не мучается бесконечными гамлетовскими вопросами. Бизнесмены давно уже умели интуитивно «прикидывать» вероятности, а в наше время постепенно переходят от «прикидки» к точной математической оценке вероятности при помощи компьютеров.
Таким образом, «потеря уверенности» еще не означает падения в бездну солипсизма. Это просто взросление: с детского уровня, на котором есть только «да» (100%) и «нет» (0%), мы переходим во взрослый мир, в котором принято спрашивать:»с какой точностью мы можем высчитать шансы на то, что это случится?» (5%? 25%? 75%? 95%?).
Должен признать, что такая вероятностная логика приводит иногда к самым невообразимым предположениям. По этому поводу я люблю приводить пример с «днем Иисуса Христа».
Многие студенты, изучающие математику, уже на первых курсах сталкиваются с так называемым «парадоксом Пэдди Мерфи». Шансы на то, что в одной аудитории окажутся два Пэдди Мерфи, вроде бы невелики, но тем не менее такое случается. «Парадокс Пэдди Мерфи», который нематематикам кажется очень маловероятным, заключается в следующем. Если вселенная будет существовать достаточно долго, какой-то лектор должен в конце концов предстать перед аудиторией, состоящей исключительно из студентов по имени Пэдди Мерфи. Если вы немного подумаете над этим, то поймете (возможно, интуитивно), что такой «день Пэдди Мерфи» когда-нибудь обязательно должен случиться. Большинство людей просто ошарашивает тот результат, который мы получаем, если представим себе вселенную, которая существует бесконечное число лет.
Но что интереснее всего, в этой бесконечной вселенной день Пэдди Мерфи случается не раз и не два, а бесконечное число раз. (Впрочем, и дни НЕ Пэдди Мерфи тоже случаются бесконечное число раз. Это иллюстрирует принцип Кантора:если от бесконечного множества отнять бесконечное множество, останется бесконечное множество...)
* Например, множество целых чисел продолжается до бесконечности, но то же можно сказать и о множестве четных чисел. Если отделить четные числа от целых, мы получим все равно бесконечное множество нечетных чисел. — Прим. автора.
Вчера (2 марта 1990 года) Дик Уиттингтон, ведущий популярною ток-шоу, рассказал, что, когда он учился в школе в Бронксе (Нью-Йорк), у него был одноклассник по имени Иисус Христос*. Мистер Уиттингтон возвращался к этой теме несколько раз, явно обеспокоенный тем, что аудитория могла не счесть это правдой. Но я сразу поверил ему, потому что, когда я учился в школе в Бруклине, у меня был одноклассник по имени Никое Христос, от которого я узнал, что в Греции Христос — весьма распространенная фамилия.
* Мистер Уиттингтон вспомнил об этом в связи с историей человека по имени Джо Блоу, который жаловался на то, что с таким именем он не может найти работу. Люди начинают смеяться, как только увидят его имя в анкете, и не могут воспринимать его всерьез как потенциального сотрудника, - сетовал мистер Блоу. - Прим, автора. Читатель легко поймет, в чем тут дело, если вспомнит такие наши колоритные фамилии, как Погоняйло или Гуляйветер. -Прим. перев.
Поскольку во многих семьях латиноамериканского происхождения первого сына называют Иисусом (они, впрочем, произносят это имя как Хесус, но подавляющее большинство американцев об этом не знает), легко можно представить себе смешанную греко-латинскую семью, в которой родится самый настоящий Иисус Христос.
Подумав об этом, я сразу вспомнил «день Пэдди Мерфи» и осознал, что, если вселенная просуществует достаточно долго, какому-то лектору в конце концов придется войти в аудиторию, в которой сидят сплошь люди по имени Иисус Христос. Мало того, в бесконечной вселенной это случится бесконечное число раз.
Никакой математик не станет с этим спорить. И все-таки я, часто читающий лекции в разных городах, не живу в радостном ожидании того дня, когда мне попадется эта аудитория, в которой каждый слушатель — Иисус Христос.
Как не живу и в страхе того, что все молекулы воздуха устремятся в дальний угол и оставят меня помирать в вакууме.
Я снова и снова подчеркиваю это, потому что столь много людей загипнотизировано аристотелевской логикой «да-нет» — до такой степени, что любой шаг в сторону от мифа Бронзового века кажется им головокружительным падением в омут Хаоса и Тьмы Нигилизма.
Эта книга о квантовой психологии пытается показать, что Неопределенность квантовой физики коренится в нашем мозге, в нашей нервной системе; что все наше знание происходит оттуда же; и что неаристотелевская логика, порожденная квантовой физикой, описывает все прочие попытки человека познать мир опыта — на всех его уровнях — и рассказать о нем.
Мистер А, который в своей конторе пытается понять, почему его босс поступает с ним «несправедливо», и доктор Б, который в своей лаборатории пытается понять, почему квантовая функция ведет себя именно так, а не иначе, — оба они всегда находятся в неразрывном единстве с тем, что они пытаются понять.
Но я, однако, не стал называть эту книгу «Квантовой философией». Я назвал содержащиеся в ней идеи «квантовой психологией», потому что следствия из принципов относительности и неопределенности имеют в буквальном смысле слова потрясающее значение для нашей повседневной жизни, нашего «психического здоровья», наших отношений с другими людьми и даже для наших глубочайших социальных проблем и наших отношений с остальной Землей и с самим Космосом. Как Альфред Кожйбский заметил в 30-х годах, если бы все люди научились мыслить в неаристотелевской манере, присущей квантовой механике, мир изменился бы настолько радикально, что большая часть того, что мы называем «глупостью», и даже значительная часть того, что мы называем «безумием», исчезли бы, а «неразрешимые» проблемы войны, бедности и несправедливости неожиданно показались бы нам намного ближе к разрешению.
Подумайте об этом.
Поиск Определенности в мире Неопределенности рождает некоторые забавные параллели между жизнью индивидуума и жизнью цивилизации.
Представим себе, например, гипотетического Джо Смита, родившегося в Кантоне (штат Онтарио) в 1942 году. К своему десятилетию в 1952 году Смит уже, вероятно, впервые пришел к преждевременной определенности. Он «верил» в различныедогмы, потому что в них верили его родители, — например, в превосходство республиканской партии над всеми остальными, в такое же превосходство епископальной церкви, в желательность расовой сегрегации, в неизбежность доминирования мужчин во всех существующих общественных институтах (в церкви, государстве, бизнесе и т.д.) и в необходимость уничтожения мирового коммунизма, который все добрые люди (он это знал твердо) признают главным Злом на планете.
В 1962 году этот наш Джо Смит, 20-летний, уже учился в Гарварде и претерпел полное изменение — иначе говоря, совершил квантовый прыжок. Он специализировался в социологии, считал себя либералом, питал серьезные сомнения относительно превосходства республиканцев и епископальной церкви и считал, что надо каким-то образом уживаться с коммунистами, иначе мир взлетит на воздух. Кроме того, он ощущал себя «противником» сегрегации, но нельзя было заметить, чтобы он как-то реально боролся с ней, и он до сих пор не подвергал сомнению мужское превосходство. Он опять приобрел преждевременную уверенность и считал, что воззрения его любимых профессоров представляют воззрения всех «образованных людей». Родители теперь казались Смиту «невежественными», хотя ему и стыдно было признаться себе в этом.
В 1962 году Джо Смит не мог и представить себе, что грядущая революция конца 60-х так сильно изменит его самого и его туннель реальности. В своем будущем он совершенно, совершенно не предвидел все эти марши мира, полицейские дубинки и слезоточивый газ, ЛСД и Вудсток, демонстрации перед Пентагоном и Освобождение Женщин.
В 1972 году Джо и его друзья ночью заложили бомбу в пустой лаборатории, протестуя тем самым против применения высоких технологий в войне, которую они считали аморальной. Теперь уже правительство Соединенных Штатов, а не коммунизм виделось ему воплощением мирового Зла. Джо разговаривал на марксистском жаргоне с налетом мистицизма хиппи и, прожив на свете 30 лет, в очередной раз приобрел преждевременную уверенность.
Годы, последовавшие за 1972-м, Джо, скорее всего, прожил сначала в грязном подполье, а потом в попытках «вернуть на место свою крышу».
Так и западная цивилизация достигла преждевременной определенности благодаря Платону и Аристотелю, затем достигла нового вида преждевременной определенности благодаря Аквинату и средневековым богословам, достигла третьей преждевременной определенности благодаря Ньютону и Эпохе Разума и т.д. Сегодня самые образованные люди, похоже, пытаются «вернуть на место свою крышу». Западная цивилизация, судя по всему, не подозревает о том, что революции следующих двух десятилетий изменят ее и ее последний туннель реальности до такой степени, какую мы не можем предсказать в 1990 году...
Упражнения на закрепление
1. Пусть один из членов учебной группы найдет небольшой камешек, который легко помещается в человеческую ладонь. На ближайшем еженедельном собрании пустите этот камень по кругу. Пусть каждый подержит его в руках, исследует и попытается рассказать «все» об этом камне.
Продолжайте это упражнение до тех пор, пока все не осознают, что мы никогда не сможем сказать «все» даже о простом камешке. (Или пока не начнется драка между теми, кто считает, что когда-нибудь, возможно, через миллионы лет, мы сможем сказать «все», и теми, кто считает, что «всего» мы не сможем сказать никогда.)
2. Пусть те, кто думает, что в принципе возможно рассказать «все» о любом камешке, начнут изучать геологическую историю того региона, откуда происходит данный камень, и на следующей неделе выдадут «полную» информацию о сформировавших его силах. Пусть остальные участники группы задают побольше вопросов и постараются найти важные разделы информации, которые не были отражены в этом отчете.
3. Попробуйте выполнить это же упражнение, взяв в качестве объекта ту комнату, в которой вы собираетесь. Пусть все по очереди попытаются рассказать об этой комнате «все». Затемпусть кто-нибудь подготовит на следующую неделю «полный» отчет о доме — когда, как и почему он был построен и каким образом в нем появилась эта комната.
4. Пусть все посидят молча и составят описание дома, в котором происходят собрания группы. Выделите на это пять минут. Прочтите описания вслух, отмечая на доске или большом листе бумаги:
а) сколько пунктов описания фигурируют в некоторых списках, но отсутствуют в других;
б) сколько пунктов описания отсутствуют во всех списках, но могут быстро привлечь внимание при дальнейшем изучении вопроса.
5. Пусть все закроют глаза и послушают звуки в комнате и звуки, доносящиеся снаружи. Пусть один человек с часами засечет время для этого упражнения (две минуты). Затем сравните ваши отчеты. Обратите внимание, что каждая нервная система восприняла разные звуки.
6. Пусть группа попробует сказать «все» о том городе, в котором происходят собрания.
7. Пусть группа попробует рассказать «все» об экономической ситуации в городе.
8. Пусть группа попробует рассказать «все» о геологической, экологической и экономической истории того региона, в котором расположен город.
9. Теперь снова молча передайте по рукам камешек. Пусть каждый из вас посмотрит на него в манере дзэн-медитации — без формирования слов в голове. (Тем из вас, у кого нет опыта медитации, это будет очень нелегко, но все равно попробуйте.)
10. Особо отмечайте те моменты, в которые члены группы начинают сопротивляться упражнениям — например, заявлять: «Это просто глупо», «Все и так понятно», «Делать нам больше нечего, что ли?» и т.п. Отмечайте все симптомы раздражения. Не высказывайте суждений друг о друге, когда случаются такие реакции. Вместо этого обсудите, почему эти упражнения кажутся «скучными» (неинтересными) или «пугающими» (чересчур интересными) для некоторых типов людей.
11. В одной из своих предыдущих книг я предложил новое слово — некневсе, что означает «некоторые, но не все»*. В течение недели после выполнения вышеописанных упражнении пусть каждый член вашей учебной группы не забывает каждый раз, когда произносится слово «все», спрашивать себя: «Действительно ли можно с полным правом употребить здесь слово "все"? Знаем ли мы достаточно? Может быть, слово некневсе более точно соответствует фактам?»
* Англ. sombunall = some but not all.

Часть вторая
Поговорим о том, о чем невозможно говорить
Раньше было принято считать, что физика описывает вселенную. Теперь мы знаем, что физика описывает лишь то, что мы можем сказать о вселенной.
Нильс Бор
Что? Реальность? Не приставайте вы к нам с вашей вонючей реальностью!
Доктор Ник Херберт пародирует Копенгагенскую Интерпретацию, Исаленский институт, февраль, 1986

Глава восьмая
Квантовая логика
Доктор фон Нейман, один из ведущих защитников мнения Бора о том, что наука не в состоянии найти «одну глубокую реальность«, лежащую в основе всех относительных инструментальных реальностей, продвинулся даже на шаг дальше, чем Бор. Поскольку квантовый мир просто не вписывается в аристотелевскую логику «либо-либо», фон Нейман изобрел трехзначную логику, которая лучше подходит к квантовому миру.
Аристотель оставил нам всего два варианта для выбора:»истинно» и «ложно». Фон Нейман добавил к ним «может быть». В некотором отношении это соответствует «неопределенному» состоянию доктора Рапопорта, но и отличается от него; «может быть» определенно исключает «бессмысленность», которую фон Нейман, как и Бор, изгонял из научного рассуждения.
Некоторые физики (например, доктор Давид Финкельштейн) считают, что фон Нейман разрешил «все» (или, может быть, некневсе ?) парадоксы, остававшиеся даже после того, как мы вместе с Бором отвергли «глубокую реальность«. Другие считают трехзначную квантовую логику не более чем «формализмом» или «фокусом», который не вносит реального вклада в прояснение неопределенности квантовых событий.
Тем не менее КЛ (квантовая логика) очень хорошо применима к обычным событиям — вопреки утверждениям, что квантовая неопределенность не имеет никакого отношения к нашей повседневной жизни и существует только на субатомном уровне.
Например, я подбрасываю монету. Если только она не упадет на ребро (чрезвычайно редкое событие!), монета определенно подчинится аристотелевской логике «либо-либо». Она упадет на пол либо орлом вверх, либо решкой вверх. Никакого «может быть».
Но в каком состоянии существует монета, пока она кувыркается в воздухе? Сторонник метафизического учения о предопределении может заявить, что орел или решка существуют еще до того, как монета упадет на пол, потому что падение монеты той или другой стороной предопределено заранее. С научной точки зрения, такое предположение находится за пределами возможности проверки, поэтому следует считать его «бессмысленным». На операционном или феноменологическом уровне монета находится в фоннеймановском состоянии «может быть» до тех пор, пока не упадет на пол.
Трансакционная психология показывает, что восприятие всегда начинается в подобном состоянии «может быть». Вот пример. Я иду по улице и вижу впереди своего друга Джо. Если я никогда не изучал науку о мозге, я уверен в том, что тот Джо, которого я вижу, «на самом деле» находится там. И я очень удивляюсь, когда, подойдя ближе, замечаю, что этот человек лишь похож на моего старого доброго Джо. Мое восприятие содержало в себе «может быть», но, обусловленный аристотелевской логикой, я игнорировал это, и мое представление совершило скачок к преждевременной уверенности. (Мы несколько упростили описание этою процесса. На практике петля обратной связи от восприятия к представлению и снова к восприятию работает невероятно быстро. В результате мы «видим» то, что, по нашему мнению, мы должны видеть, а логическое значение «может быть» практически никогда не регистрируется — пока мы не научим себя регистрировать его.)
Относится ли что-либо к классу «истинно-ложно» или к классу «может быть» — обычно это зависит от фактора времени. Монета принадлежит к «может быть» лишь несколько секунд, находясь в воздухе, но падает на пол в положение «либо-либо». Предложение «Мэри не пришла сегодня на урок» кажется истинным для учителя, который видит отсутствие Мэри или, технически выражаясь, «неприсутствие того, что принято называть "Мэри"« на уроке. Но это же предложение попадает в категорию «может быть», если предположить, что Мэри в данный момент бежит в школу, и перейдет в категорию «ложного», как только Мэри войдет в классную комнату (истинным теперь будет предложение «Мэри сегодня опоздала на урок»).
Многие восприятия не только начинаются в состоянии «может быть», но и остаются «может быть» навсегда, поскольку пространственно-временные события, вызвавшие их, настолько быстротечны, что мы просто не можем вынести определенное суждение. Тем не менее мы игнорируем это и, по старой аристотелевской привычке, все равно выносим определенные суждения. К таковым, похоже, относятся и замечания некоторых физиков о том, что неопределенность применима только к квантовому миру.
Книга «Приговор НЛО», написанная Робертом Шиффером, грешит преждевременной уверенностью (на что указывает уже ее заглавие). Мистер Шиффер знает, что такое НЛО «на самом деле» — «на самом деле» это подделки и галлюцинации. Но и другая книга, «Летающие тарелки — реальность» майора Дональда Кио, тоже грешит догматизмом (на что также указывает ее заглавие). Майор Кио тоже знает, что такое НЛО «на самом деле» — «на самом деле» это межпланетные корабли. Психолог, изучающий восприятие, заметил бы, что НЛО обычно появляются и исчезают столь стремительно, что большинство из них никогда не выходит из класса «может быть». Но мы поговорим об этом позже, когда это будет более уместно.
Аристотелевская привычка к догматизированию подкрепляет древние животные территориальные императивы и сама, в свою очередь, подкрепляется ими. Дикие приматы, как и другие позвоночные, заявляют свои права на физические территории. Домашние приматы (люди) заявляют свои права на «ментальные» территории — идеологии и религии. Так, крайне редко можно услышать квантовое «может быть» при обсуждении преимуществ экономической политики Рузвельта перед экономической политикой Рейгана (или наоборот). Чаще всего люди, верящие в НЛО и опровергающие НЛО, не соглашаются ни по одному пункту, но разделяют общее отвращение к словам «может быть». И уж практически невозможно услышать такие предложения, как «Может быть, Иисус — сын Божий» или «Может быть, ислам — ложная религия».
Люди игнорируют квантовое «может быть», потому что большинство никогда не слышало о квантовой логике или трансакционной психологии, но еще и потому, что традиционные политические идеологии и религии на протяжении тысячелетий учили людей — и продолжают учить сегодня — действовать с нетерпимостью и преждевременной уверенностью.
В целом, люди считают вынесение догматических суждений и отстаивание их признаком «мужественности», а признание квантовой неопределенности (фоннеймановское «может быть») — признаком «немужественности». Феминизм часто бросает вызов этой «идеологии мужика», но не менее часто феминисткам кажется, что они выглядят более сильными, если говорят и ведут себя так же догматично и ненаучно, как самые тупые и самонадеянные из «мужиков».
Тенденция к вынесению преждевременных приговоров получает значительное подкрепление и от того программного обеспечения, которым привычно пользуется наш мозг. Имеется в виду наш язык.
Согласно книге «Странные известия» Шеперда, Коута и Свита (это сборник почти неправдоподобных, но, по-видимому, правдивых историй, взятых из респектабельных газет), в 1987 году один житель Рочестера (штат Нью-Йорк) застрелил женщину, которую он принял за свою жену. «Я виноват, — сказал он полицейским, — я хотел застрелить свою жену, но забыл взять очки». Похоже, что его вселенная, как и вселенные Шиффера и Кио, построена на быстрых приговорах и не знает никаких «может быть».
В той же книге: житель Уэстчестера застрелил свою жену на охоте. Он заявил полиции, что принял ее за пень.
Еще два случая на охоте, в той же книге: мужчина застрелил друга, которого он принял за белку. Другой мужчина застрелил девочку-подростка, которую он принял за кабана.
Еще один человек в Вирджиния-Бич убил свою тещу топором и заявил, что принял ее за большого енота.
В этих историях в самих «может быть» скрываются другие «может быть». Я имею в виду то, что, может быть, некоторые из этих людей придумали свои алиби из отчаяния.
И еще одно замечание: в мире есть не только НЛО (неопознанные летающие объекты), но и ННЛО (неопознанные нелетающие объекты), и люди, не владеющие фоннеймановской трехзначной логикой с ее «может быть», зачастую слишком быстро «опознают» и «понимают» их.
Если вы сейчас находитесь в оживленном районе большого города, выгляните в окно. Обратите внимание на то, сколько ННЛО мелькает перед вами так быстро, что их никогда невозможно будет перевести из класса «может быть» в класс «опознанных».
Упражнения
Классифицируйте следующие предложения как истинные, ложные или «может быть».
1. В 1933 году Франклин Рузвельт стал президентом Соединенных Штатов.
2. В 1932 году Франклин Рузвельт стал президентом Соединенных Штатов.
3. 18 января 1932 года Кери Грант отметил свой 28-й день рождения.
4. Река Некер протекает через город Франкфурт.
5. Река Некер протекает через город Гейдельберг.
6. Человечество произошло от обезьян Старого Света.
7. Сила всегда равняется произведению массы и ускорения.
8. Фрэнсис Бэкон написал пьесы, которые приписываются Шекспиру.
9. Сексуальное просвещение приводит к увеличению числа сексуальных преступлений.
10. В те годы, когда масштабы сексуального просвещения в США расширились, число зарегистрированных сексуальных преступлений также увеличилось.
11. Перепись 1890 года зарегистрировала 4 млн. жителей в Нью-Йорке.
12. Обычно в пачке содержится 20 сигарет.
13. Рональд Рейган не знал о махинациях с оружием и кокаином, известных как «Иран — контрас».
14. Рональд Рейган не знал о махинациях с оружием и кокаином, известных как «Иран — контрас», пока не услышал о них в телевизионных новостях.
15. Все различия между мужчинами и женщинами являются результатами воспитания.
16. Некневсе различия между мужчинами и женщинами являются результатами воспитания.
17. Все различия между мужчинами и женщинами являются результатами генетических факторов (тестостерон, эстро-генит.д.).
18. Некневсе различия между мужчинами и женщинами являются результатами генетических факторов (тестостерон, эстроген и т.д.).
19. Атлантида сейчас находится на дне моря в районе Бермудских островов.
20. Атлантида никогда не существовала.
21. У Гитлера было всего одно яичко.

Глава девятая
Джордж Карлин и официальная история
Все понимают, что нельзя выпить слово «вода». Но, похоже, мало кого из нас можно назвать совершенно свободным от семантических заблуждений, которые, в сущности, ничем не лучше, чем если бы мы пытались пить пятна краски, образующие слово «вода» на этой странице, или звуковые волны, возникающие, когда я произношу слово «вода» вслух. Если вы говорите: «Слово — это не вещь», все легко соглашаются с вами; но посмотрите вокруг, и вы увидите, что все ведут себя так, как будто нечто, называемое Священным, «действительно является» Священным, а нечто, называемое Низким, «действительно является» Низким.
Такого рода нейролингвистические «галлюцинации» настолько широко распространены среди людей, что обычно мы их даже не замечаем — как, по мнению некоторых, рыбы не замечают воду, — и мы еще приведем немало примеров, иллюстрирующих это явление. Если проанализировать, такое подчинение «гипнотической силе слова» кажется самым характерным признаком человечества. Альфред Кожибский говорил, что мы «путаем карту с территорией». Алан Уотс утверждал, что мы не можем отличить меню от еды. К каким бы сравнениям мы ни прибегали, имеется в виду то, что люди, похоже, странным образом склонны смешивать свои ментальные картотеки, или нейролингвистические решетки, с невербальным миром чувственно воспринимаемого пространства-времени.
А ведь еще Лао-цзы говорил в «Дао дэ цзине» 2500 лет назад:
Дорога, о которой можно говорить, не есть та дорога, по которой можно ходить.
(Или, в другом переводе:)
Путь, о котором можно говорить, — это не тот путь, который можно пройти.
* В переводе-толковании «Дао дэ цзина», выполненном современным даосским мастером Ни Хуацином, эти начальные строки звучат еще более «феноменологично»: Дао, тонкую реальность вселенной, невозможно описать. То, что можно описать словами, — это всего лишь умственная концепция.
Мы все «знаем» это (или думаем, что знаем), но постоянно забываем.
Вот, например, считается, что Соединенные Штаты — это секулярная демократия, в которой церковь конституционно отделена от государства «железной стеной». Но именно здесь, в Соединенных Штатах, Федеральная комиссия по коммуникациям имеет список из Семи Запретных Слов, которые никому не позволено произносить в радио- или телевизионном эфире. Любая попытка разобраться в том, почему данные слова являются табу, заводит в какой-то эпистемологический туман, в болото средневековой метафизики, где понятия плавятся, как часы на картинах Сальвадора Дали, а идеи скользки, как палуба корабля в шторм.
Тайна эта не так безобидна, как может показаться на первый взгляд. Как-то юморист Джордж Карлин записал пластинку «Род занятий: шут», на которой, среди прочих шуток, было и рассуждение о «Семи словах, которые нельзя говорить на телевидении». Нью-йоркское радио WBAI в 1973 году прокрутило эту запись, и на эту маленькую радиостанцию, спонсируемую слушателями, был наложен огромный штраф. И по сей день (1990) радио WBAI еще не выплатило всех судебных издержек по этому делу, которое несколько раз попадало в Верховный Суд. Восемь Мудрых Мужей (и одна Мудрая Женщина) безоговорочно приняли сторону Федеральной комиссии по коммуникациям.
Итак, высший суд страны фактически рассудил, о чем можно и о чем нельзя шутить юмористам. Джордж Карлин стал больше чем просто комиком. Он обрел статус Законного Прецедента. Сегодня в США вам придется заплатить огромный штраф, если в радио- или телеэфире вы произнесете любое из Семи Запретных Слов: shit, piss, fuck, cunt, cocksucker, motherfucker или tits.
Эти слова стали запретными, объясняет «наше» правительство, потому что они «непристойны». Почему же они «являются» «непристойными»? Да просто потому, что определенный процент людей, которые могут включить радио или телевизор, воспринимают их как «непристойные».
А почему некневсе люди воспринимают эти слова как «непристойные»? Потому что данные слова «являются» «грязными» или «вульгарными».
Но почему данные слова «являются» «грязными» или «вульгарными», если другие слова, обозначающие те же предметы или действия, «грязными» и «вульгарными» не «являются»? Почему, если говорить конкретно, радиостанцию можно оштрафовать, если психолог на ток-шоу скажет: «Он был так разгневан, что больше не мог с ней трахаться», но нельзя оштрафовать, если психолог скажет: «Он был так разгневан, что прекратил с ней всякие сексуальные отношения»?
Как совершенно справедливо схохмил Джордж Карлин (вынудив Верховный Суд разыграть еще более веселую шутку), трах — это одна из самых популярных на телевидении тем, даже если никто и не произносит самого этого слова. Если развить мысль мистера Карлина, то ведь многие из гостей шоу Мерва Гриффина и Донахью написали целые книги о том, как нужно трахаться, с кем трахаться, как трахаться лучше, и никого это не пугает —лишь бы они только говорили «иметь сексуальные контакты», а не «трахаться». И уж конечно, продолжает Карлин, к чему сводится содержание всех этих бесконечных мыльных опер, как не к тому, кто кого трахнул, трахнет ли он кого-то еще, трахались ли уже такие-то или нет, кого трахают в данный момент и т.п.
Некоторые разъясняют, что, дескать, слово «fuck» («трах») «является» «грязным», а словосочетание «сексуальный контакт» — нет, поскольку «fuck» имеет англо-саксонский, а слова «сексуальный контакт» —латинские корни. Ну и что? Почему, позвольте спросить, англо-саксонский язык нужно считать «грязным», а латынь — «чистым» языком?
Ну, хорошо, говорят нам другие борцы за чистоту языка, дело в том, что «трах» представляет речь низших классов, а «сексуальный контакт» — средних и высших. Но и это, по-моему, статистически не соответствует грубой действительности:я много раз слышал слово «трах» в повседневной (не для радио) речи профессоров, политиков, бизнесменов, поэтов, кинозвезд, врачей, адвокатов, полицейских и вообще большей части представителей некневсех классов и каст — за исключением нескольких религиозных консерваторов.
Но даже если бы слово «трах» действительно было присуще исключительно речи низших общественных классов, все равно бьмо бы непонятно, почему оно облагается таким колоссальным штрафом, в то время как другие простонародные выражения вроде «хавать», «клевый», «бабки», «тачка» и т.п. — не облагаются.
* В оригинале приводятся слова ain't, fridge (холодильник), gonna и whyncha (why don't you).
Единственный ключ к разгадке этой тайны, похоже, содержится в том факте, что не употребляют слова «трах» (или смущаются, когда их ловят на употреблении этого слова) лишь некоторые религиозные консерваторы. Видимо, Федеральная комиссия по коммуникациям согласовывает свою политику с людьми, которые верят (или по политическим причинам хотят казаться верящими) в то, что несколько параноидальный «Бог» консервативных религий имеет свой собственный список Семи Запретных Слов и очень разгневается, если официальный перечень табуированных слов нашего правительства не будет соответствовать Его списку. Поскольку за этим конкретным Божеством известны подвиги вроде сжигания дотла целых городов, которые ему чем-то не угодили, ФКК, вероятно, в глубине души надеялась, наложив табу на Семь Непроизносимых Слов, избежать грядущих катаклизмов.
Но отделение церкви от государства, как и многие другие возвышенные лозунги нашей конституции, почему-то никак не проявляется в методах работы нашего правительства. Семь Запретных Слов остаются запретными, потому что произнесение их вслух могло бы разгневать то или иное божество Каменного Века, и мы продолжаем жить в той же паутине табу, которая управляет другими первобытными народами на этой планете.
Кажется, в семантическом мраке начинает брезжить какой-то слабый свет... но давайте еще поднажмем и попытаемся разобраться, почему же первобытный «Бог» возражает против слова «трах», но не против «сексуального контакта» или таких его же синонимов, как «коитус», «копуляция», «половой акт», «соитие», «половое сношение» и т.д. Должны ли мы поверить в то, что этот «Бог» имеет резкое предубеждение против таких слов, которые (как принято считать, но не на самом деле) относятся к культуре низших классов? Неужели этот «Бог» просто не любит бедняков, как не любил их Рональд Рейган?
Возможно, читатель лучше поймет, насколько огромна эта тайна, если я задам еще один вопрос по теме:
Если слово «трах» «является» непристойным или «грязным», почему тогда слово «трап» не является «грязным» на 75 процентов?
Или:
Если слово «х...» «является» неприемлемым для «Бога» консерваторов, то почему бы слово «буй» не считать на две трети неприемлемым? Почему его не пишут как «б...»?
Ну как тут еще раз не процитировать восхитительного Джорджа Карлина:
Какая логика! Какой закон!
Упражнения
1. Попробуйте объяснить разницу между центральным разворотом журнала «Плейбой» и картиной Ренуара, на которой изображена обнаженная девушка. Обсудите это в группе и посмотрите, сможете ли вы прийти к какому-то заключению,которое имело бы смысл, будучи выраженным на операционально-экзистенциальном языке.
2. Выполните такой же семантический анализ по отношению к «мягкому» и «жесткому» порнофильмам. Не забывайте:нужно стараться, чтобы предложения были операциональными. Избегайте аристотелевских «сущностей», или «призраков».
3. Когда американские войска вошли в Камбоджу, администрация Никсона заявила, что это «не было» вторжением, поскольку это «была всего лишь» карательная акция. Сможет ли кто-нибудь из вас выразить это различие на операциональном языке?
4. ЦРУ называет некоторые свои акты «ликвидацией с максимальной осторожностью». Пресса же описывает эти события как «убийства». Попробуйте объяснить друг другу разницу.
Представьте себя на месте жертв. Имеет ли для вас сколько-нибудь глубокое значение то, как будет называться ваша смерть: «ликвидация с максимальной осторожностью» или «убийство»?
5. В 50-е годы фильм «Луна — голубая» вызвал много споров и даже был фактически запрещен в нескольких городах, потому что в нем звучало слово «девственница». Что вы можете сказать об этом сегодня? Если среди вас есть такие, кому шутки мистера Карлина кажутся оскорбительными, пусть они объяснят, почему уже давно никому не кажется оскорбительным вышеупомянутый фильм.