Книжка, понимаешь, часть 23

Глава 10

Русский синкретизм



Введение



В этой главе я намерен на основе сообщенных выше разрозненных сведений сообщить вам, что такое русский синкретизм. Но прежде надо договориться об этом определении – русский. Дело в том, что ранее рассмотренные народы, исключая японцев и народы Малой Азии, почти до сегодняшнего дня, входя в Советский Союз, для всего мира являлись тоже русскими. Сейчас они армяне, грузины, казахи, узбеки и так далее. Даже украинцы и белорусы больше не относятся к русским. Хотя чеченцы, калмыки, татары, удмурты и так далее – все еще для всего мира остаются русскими. Я уже писал, что чистый русский этнос, исключая совсем мелкие вкрапления «инородцев», находятся в Московской, Калужской, Ярославской, Тульской и ряда других областей. Однако и здесь наши предки представляли в большинстве своем финско-угорские племена, или точнее чудско-угорские. Я не говорю уже о вкраплении и перемешивании, например, с мари.

Что тогда говорить о сибирских русских, которые на треть или даже больше те же украинцы и белорусы, татары и удмурты, чуваши и переселенные эстонцы, литовцы и латвийцы. Все это хорошо перемешалось и находится в сложном коктейле. В своем развитии, например, чистые славяне украинцы, даже дальше от среднерусских славян, чем немного непохожие на нас лицом чуваши. Поэтому о русской нации можно сказать, что это невообразимая смесь народов, а этноса русские просто нет в природе. Нас объединяет в русских не этнические корни, а социальные и политические последствия империи, построенной путем долгих завоеваний и подчинений соседствующих народов. Это все разраставшийся ком, равноценный снежному кому, каковой ребятишки катят по рыхлому снегу, и на него все больше и больше слоями налипает частиц от нетронутой снежной целины.

Такие же сложносоставные народы проживают на севере Италии, низинах Франции, Польши и Германии, большинства других равнинных стран. Только наш коктейль содержит в себе несравненно больше входящих в него ингредиентов. И все эти народы, но русский в особенности, составлены не договорами о дружбе, не общими интересами в труде, даже не интересами торговли и религиозными чувствами, а волею императоров, на генетическом уровне ставивших целью своей никчемной жизни и трудов катание снежного кома по снежной целине, чтобы на него все больше и больше, безостановочно налипало новых и новых снежных частиц. Этому нет никаких разумных объяснений, причин и необходимостей. Эта слепая воля руководствуется только бредовой идеей, что чем больше – тем безопасней для царя, но опасности его ждут с другой стороны – изнутри кома, который не выдерживает собственного веса и разваливается на определенном этапе. И им никогда не понять, когда наступает предел его внутренней прочности.

Отсюда усилия, прилагаемые к качению кома по снежной целине все возрастают, прочность его уменьшается и происходит взрывное его разрушение, спонтанное, неожиданное, заранее момент этот никогда не рассчитать. Умный ребенок начинает катать новый ком, придурковатый – тщетно пытается склеить наличествующий. Умный ребенок за это время накатает три новых кома, заранее зная, что надо остановиться на чуток меньшем размере, придурковатый же вспотеет, но тщету свою не оставит, упорный. Результаты этого соревнования увидят все окружающие, но не упорный: он не смотрит по сторонам, трудится, потеет, нервничает.



Главный «русский дореволюционный демократ»

об этике, поэтике и месте, в котором он о них рассуждает



Начать я хочу с синкретизма отдельной русской личности, когда одни части его мыслей никак не соединимы с другими частями. Я имею в виду очень чтимого литературного критика В.Г. Белинского. (Собрание сочинений в 3 томах. Государственное издательство художественной литературы, М. 1948). В статье «Литературные мечтания» (Элегия в прозе), 1834г., он пишет в форме прозаической оды: «На востоке Европы, на рубеже двух частей мира, провидение поселило народ, резко отличающийся от своих западных соседей. Его колыбелью был светлый юг, меч азиатца-русса дал ему имя; издыхающая Византия завещала ему благодатное слово спасения; оковы татарина связали крепкими узами его разъединенные части, рука ханов спаяла их, его же кровию. Иоанн III научил его бояться, любить и слушаться своего царя, заставил его смотреть на царя, как на провидение, как на верховную судьбу, карающую и милующую по единой своей воле и признающую над собою единую божию волю». Для литературного критика неплохо, «сколько поэзии в этой прозе»! Какая Россия сусальная! Как все хорошо!

Но тут «Является г. Арцыбашев с критическими статейками, в коих доказывает, что Карамзин часто и притом без всякой нужды отступал от летописей, служивших ему источниками, часто по своей воле или прихоти искажал их смысл. И что же? Вы думаете, поклонники Карамзина тотчас принялись за сличку? Ничуть не бывало...». Межстрочья Белинского так и пышут жаром, негодованием, оскорбленным достоинством. Дескать, как вы смеете поднимать руку на Карамзина? Ну и что, что он маленько привирает? Все равно сличать никто не будет! Привирает-то он с благой целью. Белинский искренне не понимает еще, что привирать ни с какой целью нельзя. Тем более историку. Даже в мелочах. Он чистую правду откладывает на потом, дескать: «Придет время, просвещение разольется в России широким потоком, умственная физиономия народа выяснится, и тогда наши художники и писатели будут на все свои произведения налагать печать русского духа». А сейчас, дескать, налагать пока рано, пока можно использовать «ложь во благо». Это чисто коммунистический подход: давайте мы помучаемся, зато дети будут жить при коммунизме. Коммунистам, что, невдомек, что каждое поколение должно получить свою долю радости, каждое!? Это даже не только коммунистический подход, это подход великодержавный, царский. Ведь цари-то проживут так и эдак хорошо, полной жизнью, похваляясь перед другими царями, маломощными. А нам-то на кой черт терпеть невзгоды? Может быть, мы импотенты и детей не будет. Прошло 150 лет. Разлилось просвещение? Рабами были, рабами и остались.

Теперь процитирую другого Белинского, на год раньше, из знаменитого «Письма к Гоголю» (Зальцбрунн, 1847г.): «Живя в России, я не смог бы этого сделать, ибо тамошние «Шпекины» распечатывают чужие письма не из одного личного удовольствия, но по долгу службы, ради доносов» (выделено мною). «Самые живые, современные национальные вопросы в России теперь: уничтожение крепостного права, отменение телесного наказания, введение по возможности строгого выполнения, хотя тех законов, которые уже есть» (выделено мной). «Проповедник кнута, апостол невежества, поборник обскурантизма и мракобесия, панегирист татарских нравов - что вы делаете? Взгляните себе под ноги, - ведь вы стоите над бездною... Что вы подобное учение опираете на православную церковь, это я еще понимаю: она всегда была опорою кнута и угодницей деспотизма (выделено мной), но Христа-то, зачем вы примешали тут? Что вы нашли общего между ним и какой-нибудь, а тем более, православною церковью? Он первым возвестил людям учение свободы, равенства и братства и мученичеством запечатлел, утвердил истину своего учения. И оно только до тех пор и было спасением людей, пока не организовалось в церковь и не приняло за основание принципа ортодоксии. Церковь же явилась иерархией, стало быть, поборницей неравенства, льстецом власти, врагом и гонительницею братства между людьми, - чем продолжает быть и до сих пор. Но смысл христова слова открыт философским движением прошлого века. И вот почему какой-нибудь Вольтер, орудием насмешки погасивший в Европе костры фанатизма и невежества, конечно, более сын Христа, плоть от плоти его, и кость от кости его, нежели все ваши попы, архиереи, митрополиты, патриархи! Неужели вы этого не знаете? Ведь это теперь не новость для всякого гимназиста... А потому, неужели вы, автор «Ревизора» и «Мертвых душ», неужели вы искренне, от души, пропели гимн гнусному русскому духовенству, поставив его неизмеримо выше духовенства католического? Положим, вы не знаете, что второе когда-то было чем-то, между тем как первое никогда ничем не было, кроме как слугою и рабом светской власти; но неужели же, в самом деле, вы не знаете, что наше духовенство находится во всеобщем презрении у русского общества и русского народа? Про кого русский народ рассказывает похабную сказку? Про попа, попадью, попову дочь и попова работника. Кого русский народ называет дурья порода, брюхаты жеребцы? Попов... Не есть ли поп на Руси для всех русских представитель обжорства, скупости, низкопоклонства, бесстыдства? И будто всего этого вы не знаете? Странно! По-вашему, русский народ самый религиозный в мире: ложь! Основы религиозности есть пиетизм, благоговение, страх божий. А русский человек произносит имя Божие, почесывая себе кое-где. Он говорит об образе: годится - молиться, а не годится - горшки покрывать.

Вглядитесь попристальнее, и вы увидите, что это по натуре глубоко атеистический народ. В нем еще много суеверия, но нет и следа религиозности (выделено мной). Суеверие проходит с успехами цивилизации, но религиозность часто уживается и с ними: живой пример Франция, где и теперь много искренних католиков между людьми просвещенными и образованными и где многие, отложившись от христианства, все еще упорно стоят за какого-то бога. Русский народ не таков; мистическая экзальтация не в его натуре; у него слишком много для этого здравого смысла, ясности и положительности в уме, и вот в этом-то, может быть, огромность исторических судеб его в будущем. Религиозность не привилась в нем даже к духовенству, ибо несколько отдельных исключительных личностей, отличавшихся такою холодною аскетическою созерцательностью, ничего не доказывает. Большинство же нашего духовенства всегда отличалось только толстыми брюхами, схоластическим педантством да диким невежеством. Его грех обвинить в религиозной нетерпимости и фанатизме, его скорее можно похвалить за образцовый индифферентизм в деле веры. Религиозность проявилась у нас только в раскольнических сектах, столь противоположных по духу своему массе народа и столь ничтожных перед нею числительно».

«Титло поэта, звание литератора у нас давно уже затмило мишуру эполет и разноцветных мундиров. И вот почему у нас в особенности награждается общим вниманием всякое так называемое либеральное направление, даже при бедности таланта, и почему так скоро падает популярность великих талантов, искренне или неискренне отдающих себя в услужение православию, самодержавию и народности. Разительный пример Пушкина, которому стоило написать только два-три верноподданнических стихотворения и надеть камер-юнкерскую ливрею, чтобы вдруг лишиться народной любви!». «Вот почему в Петербурге распространился слух, будто вы написали эту книгу с целью попасть в наставники к сыну наследника. Еще прежде в Петербурге сделалось известным ваше письмо к Уварову, где вы говорите с огорчением, что вашим сочинениям о России дают превратный толк, затем обнаруживаете неудовольствие своими прежними произведениями, и объявляете, что только тогда останетесь довольны своими сочинениями, когда ими будет доволен царь».

Неплохо, на мой взгляд, и в самую точку, но сравните с первой цитатой, и вы сами увидите, насколько у самого Белинского та, первая, выглядит верноподданнической по сравнению со второй. А ведь между этими двумя цитатами всего год разницы. Однако не годами надо считать разницу, а местами написания. Первая писана в России, вторая в Зальцбрунне. Вот вам и «дым отечества нам сладок и приятен». Мозги начинают вертеться по-другому. Впрочем, сам Белинский об этом яснее ясного сказал в выделенном мной фрагменте: сыск. А сегодня наши большие шишки разве не так себя ведут? Как интервью нашей какой-нибудь газете, так мямлят, то, что нужно нашей великой неделимой, как «Файненшнел Таймс» – так противоположное, опровергающее первое.

Белинский, как и большинство из вас, находясь дома, а не в Зальцбрунне, на мой взгляд, не то видит, что нужно, и не то выпячивает, что нужно выделять в своих комментариях по поводу следующих строк из стихотворения Кольцова:

«Мне ли молодцу

Разудалому

Зиму-зимскую

Жить за печкою?

Мне ль поля пахать?

Мне ль траву косить?

Затоплять овин?

Молотить овес?



Мне поля не друг;

Коса - мачеха;

Люди добрые -

Не соседи мне.

Если б молодцу

Ночь да добрый конь,

Да булатный нож,

Да темны леса!»



Белинский, находясь дома, в России, видит здесь мощь русского мужика, силушку богатырскую, «раззудись плечо, размахнись рука», непокорность, разудалость. И только это. А видеть здесь надо, если «смотреть из Зальцбрунна», наоборот, такую забитость русского мужика, такую невыносимость его жизни, что ему ничего не мило, что мило и ценится в остальном мире (смотрите «реформацию» католической церкви, кальвинизм). Он от безысходности, невозможности исправить свою жизнь, готов все вокруг крушить и ломать, делать «страшный русский бунт, бессмысленный и беспощадный», убивать всех подряд, и своих, и чужих. У него силы на исходе, поэтому их осталось только на такой взрыв, а потом он снова покорно встанет в свое стойло, как скотина. И будет еще 150 лет безропотно, бесплатно и уныло, и поля пахать, и траву косить, и овин затоплять, и овес молотить. Пока вновь кратко не взорвется, снова превратившись в дым, гуляющий не по своей воле, а по воле ветра, дующего из Кремля или Зимнего дворца.

Рассмотрим понимание Белинским нравственности. В статье «Опыт системы нравственной философии. Сочинения магистра Алексея Дроздова», 1836г. он пишет: «Определим, что такое совесть. Человек создан для сознания, и поэтому может быть счастлив только вследствие сознания. Следовательно, сознание есть его нормальное, естественное, а потому и блаженное состояние, которое проявляется в равновесии человека самому себе, в мире и гармонии с самим собою. Бессознательность же есть состояние неестественное, болезненное, разрушающее равенство человека с самим собою, мир и гармонию его духа, следовательно, разрушающее его счастье. Итак, совесть добрая есть состояние сознания, злая - состояние бессознания. Первая уславливает наше счастье, даже и в случае потерь, лишений, страданий, горестей, потому что, лишаясь счастья внешнего, мы не лишаемся счастья внутреннего, происходящего от сознания и состоящего в спокойствии и гармонии духа. Вторая же и при внешнем счастии, состояшем в исполнении наших эгоистических желаний, лишает нас внутреннего счастия, которое одно истинно и удовлетворительно, потому что приводит наш дух в неравенство, в дисгармонию с самим собою вследствие бессознания». «Итак, вот что совесть: сознание гармонии или дисгармонии своего духа».

Во-первых, Белинский не доказал, что «человек создан для сознания», принял это за аксиому, как Горький: «человек – это звучит гордо». «Следовательно, - продолжает он, - только те поступки, которые происходят под влиянием сознающего разума, могут назваться добрыми, а не те, которые проистекают из животного инстинкта; иначе верная собака и послушная лошадь были бы существами самыми добродетельными. И потому нет ничего жальче и ничтожнее тех людей, в похвалу которых нельзя сказать ничего, кроме того, что они «добрые люди»». Я же, вопреки его «аксиоме» и ему самому, хочу подробнее остановиться на «животном инстинкте». В школе нас учили, что почти все, за самым незначительным исключением, животные делают бессознательно, то есть инстинктивно. Но тогда их инстинкт чуть ли не всегда выше самого разума человека, даже его сознания, что он есть человек. Сколько злому мальчишке не объясняй, что мучить кошку нехорошо, а надсмотрщику, - что не надо бы мучить заключенных, они не поймут, пока сами не окажутся мучимыми. Животное же никогда не будет мучить другого животного, даже – самого «венца природы». Человека-мучителя может остановить только страх за себя, а на страхе основан закон, для начала – табу, если хотите. Но даже табу у примитивных народов двух сортов. Табу не убивать вообще людей – хорошее табу для всего народа, а табу не убивать только вождей и шаманов – плохое табу. Или всех подряд можно убивать, включая царей, или не убивать никого. Наиболее «передовые» дикари, так и поступают, о чем я уже писал со слов Фрэзера.

Во-вторых, о совести животных я уже говорил. Теперь об их сознании. Но и об этом я уже говорил, когда рассказывал об умении лошади считать вагонетки с углем. Надо бы об их самосознании привести пример. Да, вот он, под рукой. Я склонен считать, хотя и не окончательно, что животные, в частности собаки, инстинктивно стараются закопать плоды своего пищеварения. Но имитировать-то этот процесс, кто их заставил? Тоже инстинкт? Вот в это я никогда не поверю. Все, наверное, видели, как собака, сделав свое дело и, отойдя на метр от кучки, лениво делает несколько имитационных движений, показывая нам, что она дело свое знает, трудится. На самом деле ей плевать на результаты, потому она и имитирует действие. Почему? Потому, что мы с вами не требуем от нее под страхом закона-наказания, чтобы результаты были налицо.

Но, если неверность формулирования Белинским отправной аксиомы доказана, то и все дальнейшие доказательства, на ней основанные, являются бредом сивой кобылы.

Очень трудно критиковать, так называемые, «правильные» мысли и слова. Вы только почитайте Белинского: «Есть люди с зародышем в душе всего великого и прекрасного, но не развившие этого зародыша сознанием, и поэтому они способны только к мгновенным порывам к добру и делают поступки, которые противоречат всей остальной их жизни. Добрые поступки у них бессознательны и потому не имеют никакого достоинства, никакой цены, потому что они не суть следствие их воли, а следствие их организма. Только тот чувствует человечески, а не животно, кто понимает свое чувство и сознает его. И потому-то справедливо, что истинно добр только тот, кто разумен. Кто сознает необходимость совершенствования и ежеминутно не улучшается столько, сколько может, тот подл, хотя бы он был выше тысячи людей, хотя бы целые тысячи признавали в нем идеал благородства, подл перед самим собою, виноват и преступен перед высшим судом нравственности, перед судом своей совести. Кто говорит: «я знаю то и то, с меня довольно этого», или: «я возвысился до такой степени, что я лучше многих, с меня этого довольно», - тот богохульствует, потому что идеал человеческого совершенства есть Христос, а всякий обязан стремиться к возвышению себя до идеала».

Во-первых, это кто же меня обязал стремиться быть похожим на Христа? На каком основании? Эдак, я, став на него похожим, возьму да и «испепелю» самого автора этих слов, как испепелил Иисус, смоковницу за куда меньший грех. Видите ли, на ней не оказалось смокв, а Иисус хотел кушать. А таких примеров в его «житии» – пруд пруди. Ну, например, разгон Иисусом торговцев в храме. Это кто же ему дал право, ведь он не был еще богом в ту пору. Он же совершал прямой произвол. Вернее не произвол, а бандитизм. Произвол могут совершать правители, облеченные властью, а молодец со стороны – это простой бандит. Могу я о нем сказать словами Белинского, что он «подл, хотя бы он был выше тысячи людей, хотя бы целые тысячи признавали в нем идеал благородства, подл перед самим собой, виноват перед высшим судом нравственности, перед судом своей совести»? Какой же из Иисуса после этого «идеал человеческого совершенства»? Нельзя же и взаправду думать, что ежели Иисус будет впоследствии богом, то ему и, не будучи еще богом, разрешено хулиганить. Да и самому богу никто не давал права хулиганить. Самого-то Христа судили, может быть, несколько предвзято, но судили же.

Во-вторых, я обвиняю посмертно автора этих строк в лицемерии, в ханжестве, в желании «сделать красиво». Но желание делать красиво не делается просто так, чтобы просто от нечего делать «сделать красиво». «Делают красиво» под чей-то заказ, за какую-то плату. «Делают красиво» всегда низко кланяясь. Общественному же мнению не кланяются, так как не знаешь в какую сторону надо кланяться, а на все четыре сразу невозможно кланяться. Недаром автор этих слов столь ловко «развенчал» Пушкина, «за два-три верноподданнических стихотворения». Будучи в Зальцбрунне, Белинский говорил совершенно другое.

В третьих, вышеизложенная трактовка Белинским нравственности – есть не исчерпывающая характеристика движущих ее сил, а только самая слабая из всех возможных ее движителей. Поэтому такая трактовка является лицемерным, ханжеским уводом в сторону от сути вопроса. Я признаю, что все то, что отметил автор, движет прогресс нравственности, но движет с такой силой, с какой муха пыталась бы сдвинуть с места слона. Две тысячи лет христианства, несмотря на миллиарды самых лучших проповедей, не избавили человечество ни от одного отступления от нравственности, начиная от мужеложства и кончая простым воровством и лжесвидетельством. Скажу больше, в тех странах, где не действует закон, эти безнравственные поступки лишь усугубляются. А сами лицемерие и ханжество все более и более возрастают, ибо они самими собой прикрывают безуспешность и тщетность попыток неадекватных действий. Христианские заповеди сменились «кодексом строителя коммунизма», но это же только название сменилось, суть-то в этих обоих кодексах одна: не убий, не укради, почитай мать с отцом наравне с генеральным секретарем ЦК КПСС и господом богом…

Но кто, когда в нашей стране не только провозглашал лицемерно, но и исполнял законы? Кто добивался, а не говорил про это в период замены народа на электорат, неотвратимости наказания? Известны ли они широкой массе народа? Верят ли они в нее? Стала ли она, неотвратимость наказания, частью души народа? Или у нас вышли из употребления, забылись старые русские пословицы и поговорки про закон и дышло, про сильного и бессильного, про «прокурор добавит»? Не только старые пословицы не забылись, но и новые родились, например, про взаимозаменяемость начальника и дурака. А это безошибочно показывает, что и сегодня происходит не регрессия, а трансгрессия, наступление безнравственности.

Когда наши начальники говорят, что столько-то проведено бесед, проповедей, накачек, планерок, совещаний и слетов по какому-нибудь вопросу, то ведь любому ясно, что это не работа, а видимость работы. Почему же нам до сих пор не ясно, что проповеди и призывы к нравственности не то же самое? Когда ребенок в 17 лет 11 месяцев и 29 дней убивает человека с целью вытащить у него из кармана жвачку, мы считаем его «маленьким», не понимающим того, что он делает. Если же он убьет на следующий день, мы его судим. Законодатели, кормящиеся из кормушки Кремля, не знают, что делать с этим. А взрослые бандиты знают, они таких «младенцев» посылают убивать. «Ребенок» в пятом классе знает очень сложные понятия, как конституция или политический строй всех стран мира, а что убивать нельзя, видите - ли, не знает.

С детского садика каждый гражданин должен знать, чувствовать и понимать, хоть разбуди его ночью, о законах и неотвратимости наказания. И ему до седых волос все это надо ежедневно демонстрировать, а не объяснять «на пальцах», что это именно так. Вот главная основа нравственности, а не православно-коммунистическое словоблудие, о котором с таким апломбом, зная, что его за это похвалят, говорит Белинский.

Следующий опус Белинского в статье «Менцель, критик Гете» - это уже не лицемерие и ханжество, а прямое мракобесие. Судите сами: «Есть особый род сердобольных людей, которые более занимаются другими, нежели самими собою...» Жалкие слепцы! Петр (Великий) сделал именно то, для чего послал его, что поручил ему бог, - ему, своему посланнику и помазаннику свыше; он угадал волю духа времени, - и не свою, а волю пославшего его...».

Когда нечего сказать, а сказать надо, ибо заказано, появляются выражения типа «угадал волю духа времени». О них можно сказать двояко, с противоположным смыслом, и оба мнения будут верные: 1) галиматья, 2) «поэтически», ибо поэтической галиматьи не может быть. Дальше можно спросить автора: как же так оказывается, что «воля духа времени» может быть одновременно и «волей своей», и «волей пославшего его»? Галиматья, да и только. Но не это главное. От сильного старания всегда косноязычие и косномыслие находят на старателей. Главное то, что автор, прекрасно зная каким народным бедствием, все это достигнуто, смеет приплетать сюда самого бога или его «провидение»? Это же прямая инквизиция чувств, которая свойственна иезуитам. А их до сих пор вспоминают с отвращением. С тем же самым основанием можно хвалить национал-социализм во главе с его фюрером. Он же тоже хотел «прорубить окно», только не к морю, а на восток, и пошире петровского. Что же тут плохого? И половину своего народа на это дело положил, как и наш. Игра ведь стоит свеч, как говорят иезуиты, что, по-моему, соответствует слогану «цель оправдывает средства». Но позднейшие-то правители этого народа перед всем миром покаялись за хотение, а сам народ их понял и поддержал. Вот в чем красота мира, а не само хотение «посланника и помазанника свыше». Нам бы Петра своего вспоминать, как сегодня вспоминают Нерона, ведь так и так Прибалтика сегодня не наша. Меня так это радует, все НАТО будет ближе со своей реформацией, кальвинизмом и первородной (после Греции) демократией.

«Да! – продолжает Белинский, - в действительности зло часто торжествует над добром, но вечная любовь никогда не оставляет чад своих: когда страдание переполняет чашу их терпения, является успокоительный ангел смерти, и братским поцелуем освобождает «добрых» от бурной жизни, и кроткою рукою смежает их очи, и мы читаем на просиявшем лице страдальцев тихую улыбку, как будто уста их, договаривая свою теплую молитву прощения врагам, приветствуют уже тот новый мир блаженства, предощущение которого они всегда носили в себе...» Господи! А я-то, недоумеваю, откуда наш бывший министр обороны Грачев взял свои знаменитые слова насчет того, что «наши мальчики погибают в Чечне с улыбкой на устах»? Я ведь твердо знал, что самому-то Грачеву ни в жизнь не додуматься до такого «шедевра лирической красоты и простоты». Образование у него не то, не классическая гимназия, как у Белинского.

Но, продолжу цитату: «А злые? Страшно их торжество, и только бессмысленные могут завидовать ему... Но резонеры говорят свое - их ничем не уверишь, потому что они чужды духа и дух чужд их. Они понимают одно внешнее и бессильны заглянуть в таинственную лабораторию чувств и ощущений. Они готовы любить добро, но за верную мзду в здешней жизни, и мзду земными благами. Они громче всех кричат о боге, - но потребуй от них бог жертвы, пошли на них тяжелое испытание, - они перейдут на сторону Ваала и поклонятся до земли тельцу златому». Добавлю только, что злому Петру памятник российское правительство поставило, как раз там, где он больше всего погубил людей, в Москве, а вот доброму академику Сахарову даже не собираются. Пусть стоит, рано или поздно, когда Россия будет в границах Московской области, этот памятник будет вызывать обильные чувства, главное из которых: все суета, суета сует…

Главного литературного критика России очень раздражает и беспокоит то, что «есть люди, которые твердо убеждены, что все идет в мире не так, как должно...». КГБ тоже беспокоило наличие таких людей. Им обоим было невдомек, что паровоз, на котором они ездили в гости, изобрели именно такие же люди. Далее Белинский подтверждает мою догадку: «... разум не создает действительности, а сознает ее, предварительно взяв за аксиому, что все, что есть, все то и необходимо, и законно, и разумно. [...] Он (разум) не скажет с каким-нибудь Вольтером (выделено мной), что крестовые походы были плодом невежества и предприятием нелепым и смешным, но увидит в них разумно необходимое, великое и поэтическое событие». Без комментариев хотел оставить, ибо «каким-нибудь» назвать Вольтера – это паспорт Белинского. Основываясь на этом мнении Белинского, можно сказать, что и «холокост», и Освенцим тоже – «великое и поэтическое событие». Куда бы проще Белинскому сделать вывод, что крестовые походы – суть борьба за мировое господство католической церкви во главе с их папами римскими, а также – способ отвлечения народа от кальвинизма. Немного придурковатых, но честных рыцарей погнали иезуитским словом завоевывать для пап какой-то идиотский гроб, который никто не знал, где находится, но зато знали, что нужно завоевать сперва всю страну, а потом, дескать, и сам гроб отыщем. Ибо, какого дьявола крестоносцы завоевывать начали не Иерусалим непосредственно, а всю Малую Азию, начиная со знаменитых проливов? Да за одни крестовые походы католичество требуется судить как фашизм на Нюрнбергском процессе.

Следующий опус Белинского очень бы подошел к сегодняшней нашей российской действительности, если бы не был направлен на французский роман эпохи реформации, жемчужину в сегодняшнем понимании литературы 19 века. «Произведения неистовой французской литературы не потому безнравственны, что представляют отвратительные картины прелюбодеяния, кровосмешения, отцеубийства и сыноубийства; но потому, что они с особенною любовию останавливаются на этих картинах, и, отвлекая от полноты и целостности жизни только эти ее стороны, действительно ей принадлежащие, исключительно выбирают их».

Если вы помните, я уже приводил примеры жития языческих богов и древних романов, исторические справки о нравах Руси 15 – 17 веков, то есть тех времен, когда русской литературы не то что не было, а писать буквы-то на Руси умели всего несколько человек. Да и сам Белинский в середине 19 века написал большую статью, основной смысл которой в том, что русской литературы вообще нет. Поэтому выше извлеченный опус его, по меньшей мере, – обсуждение вкуса ананаса между теми, кто их никогда не ел. А сам запрет писать про «плохое», «смаковать» его, не что иное, как ханжество, ибо я уже показал, что не уговоры лучше действуют, а законы, особенно неотвратимость применения их.





Начало русского синкретизма, соединения несоединимого



Описывая выше феномен преобладания численности женщин над мужчинами в северных с холодными зимами краях, я вывел отсюда полнейшую необходимость их продавать для пропитания князей. Как это вышло смотри выше. Потом казакам-разбойникам, они же хазары, печенеги и прочие, потребовались мальчики. Во-первых, для пополнения войска своего, так как родильных машин у них не было. Во-вторых, первоначально для утех, ставших вынужденной необходимостью, затем – для пополнения воинства. Стали продавать и мальчиков. Потом на Черном море появились греческие гребные корабли, галионы, галеры. Потребовались мужики-рабы, мускулистые. Все это исправно поставляла Русь по трем каналам: Волге, Дону и Днепру. Потом ярославские князья заметили, что есть точка, Ламский волок (Волоколамск), откуда до истоков любой из перечисленных рек – рукой подать. Но тут оказались различные племена, перечислять их не буду, много. Но основные финно-угорские, особенно финские. Их и начали продавать крупным оптом, спирая этот вопиющий факт на «крымских татар». На этом и был построен «первоначальный капитал», как его называют экономисты. Затем заметили, что казаки-разбойники, оптовики, безбожно обманывают «производителей товара». Производители товара начали конкурировать. Конкуренция быстренько переросла в войны, перманентные, которые не прекращались лет триста. Казаки-разбойники тут же разбили конкурентов поодиночке и обложили всех данью. Так как ничего и никогда русские князья не производили, кроме лаптей и детей, а экспортные лапти никому не были нужны, в качестве дани остался все тот же людской товар. Представителей «татаро-монгольского ига» это вполне устраивало. Но недаром я сказал о первоначальном капитале, скопившемся в Московском княжестве. Московские князья, из-за выгод географического положения, стали посредниками в сборе дани для «ига», себе от этой дани оставалось больше половины. Московские князья стали олигархами и с новой силой приступили к междоусобицам, пока один из них не стал великим князем. Вот тогда великий князь Дмитрий Донской и дал бой в славном городе Москве, пришедшим за данью «татарам», половина из которых были совершенно русскими. Выиграв битву, он тут же ввел прямое наследование своего титула «от отца к сыну». (К этому тезису я еще буду возвращаться неоднократно и подправлять его согласно новым полученным сведениям).

Племен в лесах Великой русской равнины было не меньше, чем сегодня государств в Западной Европе. Это был непорядок. Надо было, чтобы здесь жило одно племя – великорусское. Надо сказать, что еще дедушка Донского построил в Константинополе, уже при турках, монастырь на горе Афон, который потом и стал считаться «истоком греческого православия». Тогда, когда русские князья поняли, что католицизм, который несколько ранее начал свирепствовать в России, борется не за «ту» идею, за которую надобно. Окончательно в «греческую» веру перешли в год 1654, раскол, потому что раньше было нельзя, мы даже папе дань платили «через Австрию», а тут стало можно фордыбачить, кальвинизм побеждал католицизм. Думаете, я вру про дань папе? Помните, я приводил цитату из Карамзина про 8 бочек золота? Приведу ее еще раз: «Желая чего-нибудь решительного в наших долговременных переговорах с Австриею, Федор посылал и своего гонца к Рудольфу (императору Римской империи), чтобы узнать истинную вину его странного отлагательства в деле столь важном («беспечный Рудольф, уже воюя с султаном в Венгрии, еще не спешил заключить союза с Россиею»): сведал, что Николай Варкоч (наш посол), выехав из России, нашел императора в Праге, но долго не мог быть ему представлен, за обыкновенными недосугами сего праздного венценосца. Что Рудольф сообщил, наконец, сейму курфистов благоприятный ответ Федоров и что они, высоко ценя дружбу России, убедили его отправить к нам новое посольство. Через несколько месяцев (в декабре 1594) приехал в Москву тот же Варкоч, с уведомлением, что турки более и более усиливаются в Венгрии: он требовал немедленного вспоможения казною, и мы удивили австрийский двор щедростию, послав императору, на воинские издержки, 40360 соболей…, оцененные богемскими евреями и купцами в восемь бочек золота».

Удивляюсь и я «щедрости» этой. Султан воюет Венгрию, которая отделена от нас несколькими государствами, даже отдаленно не угрожая нам, а мы тут со своею «щедростью» против мифических для нас турок. Считаю, что это и была дань, представленная Карамзиным, как «безвозмездная помощь» Римской империи на войну с турками.

В общем, единоверие помогло Московскому княжеству соединять несоединимое. А какое все-таки хорошее у нас было единоверие-то. Хотите, процитирую Карамзина? Пожалуйста: «Духовенство наше не оказывало излишнего властолюбия, свойственного духовенству западной церкви, и, служа великим князьям в государственных делах полезным орудием, не спорило с ними о мирской власти». И еще: «В западных странах европейских духовная власть присвоила себе мирскую оттого, что имела дело с народами полудикими, которые, приняв христианство, долгое время не могли согласить оного со своими гражданскими законами, ни утвердить границ между сими двумя властями, а греческая церковь воссияла в державе благоустроенной, и духовенство не могло столь легко захватить чуждых ему прав. К счастью, святой Владимир предпочел Константинополь Риму».

Да как же оно, духовенство православное, может спорить с властью, когда властью посажено, притом очень временно, как заколобродил, так в тюрьму, в монастырь или – на плаху? Про это можно написать отдельную книгу. Особенно умиляет «полудикость западноевропейских народов». Русские ничего не могли делать кроме производства рабов, и нате вам, прогрессивные. А западные народы, наследники греческой философии, демократии и принципа «человек рождается свободным», у которых мы позаимствовали или украли все, что касается научно-технического прогресса, за исключением этих самых философии, демократии и великого принципа, видите ли, - отсталые? Нельзя же врать, глядя прямо в глаза! Лучше посоветовал бы князьям украсть демократию у «отсталых».

Когда все население Великой русской равнины на основе православия-единоверия стало русским, правда, с несколько «широковатым основанием носов», приступили, было, к завоеваниям на Западе, чтобы и их сделать православными, вернее русскими. Но не тут-то было. Смоленск, правда, взяли, со второго раза. А то было неудобно как-то. Совсем рядом с Москвой, и не русский. Но дальше дело не пошло, ввязались в такую затяжную кампанию, лет на триста хватило, и все без толку. С большим трудом сделали великороссами новгородцев с псковичами. С Литвой и Польшей не получилось, силенок не хватало, хотя единоверие само по себе было в порядке, даже укрепилось. Казни первосвященников стали все реже и реже. Митрополит «греческий» на нашей горе Афон, но в окружении турок, сидел тихо, дожидался, когда, наконец, перейдут с двуперстия на трехперстие. Но переходить еще было рано, надо было еще по выражению Карамзина «прислониться» к Уралу. Ибо ковать мечи и кольчуги в славном городе Туле было не из чего. А Запад, несколько напуганный переходом в русские новгородцев и псковичей, наложил эмбарго на продажу железа, хотя, конечно, такого слова еще не было выдумано. И на серебро, кстати, чтобы не покупали за него оружие в низовьях Волги, у иранцев, они же персы. А торговля рабами на Волге приходила в упадок, рабов не требовалось там. Большой проходной двор, он же соляной, почти закрылся, своей соли на Западе нашли предостаточно. Русские шлемы и мечи стали терять арабские надписи. Дела выходили не очень блестящие. Надо было в срочном порядке «прислоняться к Уралу». Хотели прислониться к нему поюжнее, где и было настоящее железо, на горе Магнитной, около нынешнего Магнитогорска, но и тут получился облом, как говорят невоспитанные школьники и некоторые из кремлевских недоучек. На пути сидели чуваши, татары, башкиры. Поэтому пришлось начинать «прислоняться» к Уралу несколько севернее, там, где они не мешали нам «прислоняться», то есть, на среднем Урале, в верховьях реки Камы. Вот у меня и появился случай поговорить немного о татарском синкретизме и связи его с русским синкретизмом.

У меня очень сильные подозрения, что Казань основана раньше, чем это позволяет ей наша энциклопедия: второй половиной 13 века. Казань никак не должна быть моложе Ярославля, который считается городом с 1003 года. У меня есть основания даже сказать, что Казань, может быть, и постарше Ярославля. Почему я так говорю? Потому, что место очень хорошее и пустовать оно не могло. Почти такое же, как у Астрахани, в дельте Волги. В Волгу здесь впадает Кама, дающая путь и контроль над всем Южным Уралом, вверх по Волге можно добраться и до Ярославля, и почти до Москвы по Оке, и спуститься в Ахтубу Волги. В общем, стратегический пункт по меркам древности. Гораздо выгоднее, чем у Ярославля в самых верховьях Волги. Потому его и должен был кто-то занять. Другого же народа кроме татар в этих местах история не знает. Далее, откройте историю Карамзина на любом московском князе, и вы обязательно найдете что-либо про Казань. Она все время «мешает» русским князьям как бельмо на глазу. «Брал» Казань почти каждый российский князь, брал и снова «отпускал». Да и московский кремль выглядит младше казанского, хотя они и однотипны. Притом, я нигде не нашел, чтобы кто-нибудь из итальянцев приезжал Казань строить, стены и палаты возводить. Но я знаю, что, например, в Самарканде каменные постройки старше казанских. Половцы, печенеги и прочие причерноморские разбойники к Казани никакого отношения не имеют. Не знаю, цитировать ли мне снова Карамзина, или так поверите, если я скажу по памяти, что русские князья «разрешали селиться татарам в своих пределах», притом исстари. А у какого-то татарского хана два сына сразу оказались не только русскими, но и православными. Но Карамзин, чтобы скрыть свою растерянность, послал их креститься не то в Рим, не то в Константинополь. Делать им было нечего, ездить туда креститься.

В географических предпосылках я уже говорил, что чуваши и татары почти проложили параллельный Большому проходному двору путь, только несколько севернее, аж до Байкала. Но русские их догнали, перехватили инициативу, и уж от Байкала до Тихого океана закончили его сами. Поэтому татары должно быть со своей государственностью даже опередили Московскую Русь. Из-за этого «покорение Казани» так долго и шло, несколько веков. По поговорке «быть у воды и не напиться», я чисто предполагаю, доказывать лень, что проблема с железом у татар была значительно менее острой. И из-за Урала, и из-за большей близости к Персии. Но нас еще в школе учили, что и на Урале есть все, любые известные промышленности полезные ископаемые. Это большое подспорье в научно-техническом прогрессе, а вместе с ним и в становлении государственности. Вот поэтому Казань так трудно было «взять» русским князьям, а еще труднее удерживать, даже сегодня. С взятием Казани, с окончательным взятием, русским князьям и открылся путь в Сибирь, он и сегодня здесь же пролегает. А «великорусская» история все врет. С крахом коммунизма история начинает «двигаться вспять». Казань скоро, если хватит «великорусских» сил, придется «брать» заново. Но, я вижу уже, сил не хватит. Чечня показывает. Византийская империя, которой не было, так же «закатывалась», если верить историкам.

Нам, русским, конечно, жаль, как жаль ногу, оторванную на войне. Но если дадут хорошую пенсию, на которую можно жить лучше прежнего, то черт с ней, с ногой. Даже почку, одну из двух, продают с целью поправить свое благосостояние. Главное, почувствовать разницу в продаже почки. Ханжи скажут, что как же это так, нарушать господне творение? Люди, которые будут жить на этой почке, скажут, что, слава богу, что есть такие люди, и обязательно упомянут о бескорыстии, хотя деньги и заплачены. Люди, которые не имеют вообще отношения к данной почке, как мы с вами, все остальные, должны встретить это сообщение равнодушно, так как это дело нас не касается. Все решать должны люди, которых это непосредственно касается. Я это клоню к тому, что, например, отделение Чечни от России, может касаться только исключительно малого числа россиян, у которых есть какие-либо отношения с чеченцами. Чеченцев это должно касаться практически всех. Поэтому всероссийскому референдуму подвергать такой вопрос нельзя. Большинство россиян будет решать этот вопрос, так сказать, всуе, как вопрос, есть ли жизнь на Марсе. О жизни на Марсе вопрос может решаться не иначе, как с помощью подброшенной монеты, то есть недопустимо волюнтаристски, хотя, если проголосуют все 150 000 000 человек, то результат будет согласно теории вероятностей точно 50 х 50, или 75 000 000 – за, и столько же против. Поэтому и спрашивать их об этом незачем. С тем же основанием, можно спросить об этом и американцев. Но вы же согласны с тем, что их спрашивать не надо. Вот в этом и заключается суверенитет, что спрашивать надо кровно заинтересованных, то есть самих чеченцев. А, у нас по этому вопросу вместо того, чтобы объявить референдум в Чечне под надсмотром всей мировой общественности, губят там россиян, ведь не сами же правители там воюют, что было бы гораздо справедливее. Ибо только они имеют право объявлять референдум. Не хотите референдум объявлять, вызывайте Масхадова на дуэль. Думаю, он бы согласился, если секундантов пригласить из ООН. На этом вопросе надо мне остановиться подробнее где-нибудь, в подходящем месте, ибо он не так прост.

Теперь надо понять, почему Казань спасовала перед Москвой? Уж не потому ли, что русские были лучшими воинами? Ведь, судя по предыдущим абзацам, у татар с оружием должны были дела обстоять лучше? Технологическая слабость русского оружия подтверждает Герберштейн (1517 и 1526 годы в Москве): «Обыкновенное оружие – лук, стрелы, топор и палка, вроде булавы, называемая по-русски кистенем. Саблю употребляют богатейшие и благороднейшие. Некоторые из знатных употребляют латы, кольчугу, искусно сделанную, будто из чешуи, и поручи. Весьма немногие имеют шлем, заостренный кверху и с украшенной верхушкой». Теперь приведу воинские доблести татар и русских от того же автора: «Московит, как только ударится в бегство, то уже не помышляет о другом средстве к спасению, кроме того, который бегство может ему доставить. Когда враг догонит его или схватит, - он уже не защищается и не просит пощады». «Татарин же, сброшенный с лошади, оставшись без всякого оружия, даже тяжело раненный, обыкновенно защищается до последнего издыхания руками, ногами, зубами и чем только может». Я. Маржерет (1600 – 1606 годы в Москве): «Сотня татар всегда разгонит двести русских, исключая отборнейших воинов». Не из русских же мне приводить примеры, они же кроме «русская доблесть» никаких других слов не знают касательно себя. Я, быть может, не стал бы приводить эту цитату, ведь я тоже русский, не татарин. Предки мои из Пензы. Дело в том, что я имел счастье очень точно сравнить русских, татар и волжских немцев на личном своем опыте, в одних и тех же условиях.

С 1951 по 1958 год я жил в интересном шахтерском городе Прокопьевске Кемеровской области, где было поровну русских, татар и немцев с незначительной примесью других национальностей. Русские туда приехали сами, татар и немцев туда свозили целыми железнодорожными составами. Немцев на фронт не брали, а всех из Саратовской автономии, созданной еще Екатериной Второй, свезли в Сибирь, в основном на шахты, так как стране требовалось много угля и стали. Татары же и чуваши поступили туда по другому принципу. Мне об этом неоднократно рассказывали они сами. По татарским и чувашским деревням происходил набор школьников от 12-14 лет в ремесленные училища. А паспортов в деревнях в те годы жители любой национальности не имели, они были навечно прикованы этим к своим деревням, как гребцы-рабы к своим веслам. Поэтому выбраться на жительство в город было совершенно невозможно, но все об этом мечтали. Поэтому набор в ремесленные училища в деревнях встречали с энтузиазмом: выучится, городским будет, счастливым. Этих мальчишек свозили в райцентр, затем в городок при железнодорожной станции, испуганных и ничего не соображающих запихивали в вагоны и везли в Сибирь, в Кузбасские города. Испуганные мамы получали от них письма месяца через три-четыре, из Прокопьевска, что все, мол, хорошо и буду я шахтером. Бывали и побеги, прямо из поезда, но редко, а из Сибири вообще не убежишь. Эта пацанва, почти не знавшая по-русски ни слова, через 2-3 года поступала на шахту, пока их не стала одна треть от всех прокопьевских шахтеров. Надо сказать, что это был фактически геноцид, о котором пока я не читал в широкой печати, но я не для этого привожу свои воспоминания, а для сравнения трех наций.

Я с 1955 года работал горным мастером в шахте, и не только в шахте, но и в общежитии, был неразлучен с этими тремя народами. Поэтому, хотя я и был 19 лет от роду, но национальные различия настолько бросались в глаза, что запомнились на всю жизнь. Так вот, немцы сдруживались с напарниками, с кем всегда работали, накрепко, и выпивали совместно, ни с кем больше не якшаясь, пили «рассудительно», смешивая водку с водой из-под крана, над чем русские и татары страшно потешались, одновременно объясняя, что смешивать водку с водой несусветная дурь. Работали они как часы, по взмахам их кувалды можно было настраивать метроном, но никогда никуда не спешили, даже если случалась авария, опасная для жизни, сперва думали, куда бежать. Вырабатывали всегда много.

Татары же наоборот, собирались выпивать такой большой компанией, и так скоро, будто у них у всех пейджеры на поясе, хотя такого даже слова не было в обиходе. Потом обязательно выходили на улицу, выстраивались шеренгой на всю ее ширину, положив, друг другу руки на плечи, и шли, исполняя свои национальные песни. Все встречные люди жались к стенам домов, даже силачи, но ватага никого не замечала, они были одни во всем мире, обнявшись. Потом что-то происходило, незаметное для русского глаза, и они начинали драться, жестоко, остервенело, до крови, но без применения какого-то ни было инвентаря, не используя даже валявшиеся на дороге кирпичи. Вдруг драка прекращалась, словно прозвенел будильник, они опять выстраивались и шли дальше, мирно разговаривая. Без драки я не встречал ни одной шеренги пьяных татар. И без столь же мирного ее окончания. Они все равно уходили все вместе. Как расставались, не видел. Работали татары, все как один, тоже остервенело. Я могу сравнить их четкие очень быстрые и точные движения инструментом только с молотилкой. Во время работы им становилось всегда очень жарко, хотя в шахте и летом очень холодно. Большинство раздевалось по пояс догола, а уголь в целике, еще не отбитый, напоминает наждачную бумагу, с зернами со спичечный коробок. Любое прикосновение голым телом вызывает порез. Так вот стоит татарин, голый по пояс, весь в кровище, и со скорострельностью автомата Узи машет кайлом. Никакого внимания на свое израненное тело. Все это он делает только с одной целью, как можно быстрее закончить урок. Закончив, он одевается и ложится, дожидаясь конца смены, примерно полсмены. Трогать его для другой работы было нельзя ни в коем случае, как горный мастер я это быстро понял.

О русских, как ни странно, я так же обобщенно сказать ничего не могу. Если о водке, то русские в основном выпивали, где попало, с кем попало, и когда попало. Они вообще кажутся мне все заряженными частицами, притом заряд их все время меняется, то плюс, то минус. Поэтому они, то притягиваются, то отталкиваются. Если шеренга татар несет в своем ряду слишком пьяного, не давая ему касаться пола ногами, то русские, как правило, такого просто бросают, сам доползет, или пусть полежит, быстрее протрезвится. К работе русские относятся совершенно по-разному. Есть как татары, но есть и как немцы. Все же в целом по сравнению, и с немцами, и с татарами, они скорее ленивы, чем работящи. Отличие русских в работе – это почти сплошной брак, притом он прекрасно видит, что сделал брак, но что-нибудь переделывать плохо сделанное – это совершенно невозможно, совершенно недопустимо, совершенно исключено. Пусть будет так «как вышло». Анекдот шахтерский на эту тему. Вопрос: «На чем держится шахта». Ответ: «На клиньях и х..х». Почему? Потому, что, забивая клин, укрепляя крепь, как всегда косо, не так хорошо как надо, русский обязательно скажет: «Х.й с ним». В переводе с матерщинного на русский это означает, что сойдет и так, как вышло. Поэтому плохо забитый клин всегда укреплен еще и х..м. При этом русский показывает всей своей работой, что он делает это исключительно как одолжение, что ему это совершенно не нужно. Работая, он все время старается, чтобы горный мастер видел, что это именно так. Вот в этом и заключается самое главное. И я утверждаю, что татары в среднем ловчее в работе, и немцев, и русских. Разумеется, это среднестатистическое наблюдение на очень большом материале и довольно долгое время, лет пять. Крайние точки я отбросил. Я лично такое отношение к труду связываю с генами. Гены же я связываю с вечным рабством, в котором русские родились как нация, жили и, наверное, помрут. И народный крестьянский поэт Кольцов это тонко подметил и воспроизвел в поэтической форме, которую критик Белинский не мог понять, ибо сам-то не был рабом, а был дворянином, хоть и не больно знатным.

На основе изложенного мне очень трудно объяснить, почему же русские все же взяли Казань, хотя они ее и брали раз десять, все она выскальзывала из рук. Как говорится, терпение и труд, все перетрут. Уж очень она мешала, Казань, русским князьям. Единственное, что я знаю точно, это то, что, несмотря на гигантские усилия по обрусению татар, это не удалось до сего дня сделать, и, по-моему, не удастся никогда. Очень крепкая нация и об этом следовало бы подумать в Кремле. Рано или поздно, но это все равно будет суверенное государство. Я даже думаю в связи с этим, что мусульманство татары приняли в пику нашему единобожию, несколько своеобразному, свое единобожие, тоже очень радикальное. Это подтверждает хотя бы тот факт, что у татар очень хорошо разработан ритуал групповой пьянки, как известно, несовместимой с мусульманством.

Русскому же народу, которого фактически нет, все же надо задуматься о своей стойкости не к невзгодам, а, о стойкости в труде, и, особенно, о его качестве. В целом же, это только один пример народа, который не влезает в предназначенную ему клеточку на шахматной доске империи. Это я все о русском синкретизме.

В окончательном «взятии Казани» сыграли роль несколько факторов. Во-первых, резкий отпор русско-православному завоевательному порыву на Западе, когда никакие усилия не приводили к долговременному и стойкому утверждению там русских князей. Поэтому все силы были переориентированы на восток. Отныне на западе не завоевывали, а только из всех сил удерживали ранее завоеванное. Во-вторых, ухудшение конъюнктуры в низовьях Волги. Кроме знаменитой рыбы там ничего не осталось интересного для торговли и производства. Соль потеряла прежнее свое значение, а силы Передней и Малой Азии переориентировались на запад. Константинополь совершенно потерял свое значение как таможня, и не приобрел еще нового своего значения как стратегический пункт, стерегущий военные корабли. По Волге плавали только рыбацкие лодки, грабить было некого. Казакам-разбойникам, в том числе и татарским, пришлось перейти на мирный труд. Выход русских к Среднему Уралу, минуя Татарстан, дал русским князьям то, что больше всего их интересовало: серебро, золото и конечно железо. Татары оказались отрезанными от внешнего мира и начали понемногу консервироваться «в собственном соку», совершенно как тихоокеанский лосось. Но все равно, «взять Казань» русским князьям было очень трудно. Наконец, взяли, и перед ними открылся широкий простор, вплоть до Тихого океана.

Для освоения Сибири русских было совершенно недостаточно, как и сегодня. Да и чего, собственно, они могли дать Сибири, если у самих научно-технический прогресс застрял, немного продвинувшись от каменного века. Всех своих будущих ученых и инженеров продали в рабы еще в детском возрасте, и они сгинули, не только ничего не успев открыть, но даже развить свою голову для того, чтобы сделать открытия. Оставшиеся русские продолжали непрерывно воевать, то между собою, то на западе, то на востоке. До научно-технического ли здесь прогресса? Поэтому в Сибири появлялись отдельные ватаги, скупая за бесценок меха, перво-наперво завезя туда водку, которая тоже мгновенно стала «национальным напитком» древних сибирских охотников. Попутно искали золото, и нашли. Больше русским ватагам в Сибири нечего было делать. Найдя золото, которым местные народы вовсе не хотели заниматься, русские вынуждены были завезти туда и рабов своих, копать. Тогда к ватагам присоединилось государство. У него была, кроме золота и меха, еще одна задача: сделать народы православными христианами, желательно, даже русскими, если разрез глаз у них не был уж очень узок. Поэтому первыми были построены православные церкви, в которых начали крестить местных младенцев. Отныне и до сегодняшнего дня фамилии почти у всех сибирских народов стали русскими. Собственно, если бы не водка, ничего бы страшного не произошло. Перевернуть у этих народов все «вверх дном», как у североамериканских индейцев, или австралийских аборигенов, не хватало русских сил. Но сибирские народы вскоре узнали настоящую цену своему товару, и это было плохо. Прибывшие для торговли русские купцы, сперва «бесплатно» поили другую сторону водкой, а потом начиналась сама торговля. За каждую свинцовую дробинку пьяные охотники отдавали белку, за патрон – соболя. Протрезвев, они очень удивлялись своей щедрости, но купцов уже и след простыл. Не оставляли даже водки на опохмелку. Сибирь застыла в таком состоянии на несколько веков. Пока не построили Транссибирскую железнодорожную магистраль. Сейчас надо бы напомнить вам, что я уже говорил выше. Я говорил о ползучем и неотвратимом экспансионизме китайцев, японцев и корейцев на Дальнем Востоке и в Восточной Сибири. Обратите внимание на слово «неотвратимый».

У коренных народов Сибири проглядывает то, что было на Великой русской равнине до начала работорговли. Народы живут обособленно, в основном не мешают жить друг другу, общаются мало и без войн. Даже один и тот же приблизительно народ живет довольно узкими кланами, иногда почти что семейными, отстоящими друг от друга довольно далеко. Так далеко, что приходится любого заезжего мужчину класть в постель своей жены для некоторого генного разнообразия. По какому бы они пошли пути своего развития, если бы не вмешались русские князья со своей водкой, остается загадкой. Сегодня первоначальная картина их жизни до русских очень смазана этими самыми русскими, их церквами, нравами и водкой. Приди сюда западноевропейцы, они хотя бы записали эту первоначальную картину наподобие Фенимора Купера про североамериканских индейцев. Но русские сами не умели писать в подавляющем своем большинстве, особенно те из них, кто руководил сибирскими ватагами. Притом им было слишком некогда: пришел, увидел, схватил, убежал. Само рассредоточение на больших просторах помогало формированию бесконфликтности, которая и закреплялась на генном уровне. Я хочу сказать, что у этих народов проглядываются черты природной, естественной демократии, дальнейший процесс которой был внезапно прерван, раз и навсегда.

Вообще говоря, русский синкретизм не имеет никакого отношения к русскому народу, которого в принципе вообще нет. Русский народ – это название сборного народа, которому дали имя русские. Оно в точности соответствует понятию «западноевропейский народ», который, как известно, состоит из англичан, французов и так далее. Поэтому, мне бы надо заменить заголовок, на «Синкретизм великорусских князей», да ладно, пусть остается заголовок, не в нем суть, а в тексте.

Напоследок замечу, что все то, что я написал о синкретизме, как бы не очень вписывается пока в канву этой книги. У него как бы нет ни затребованности, проистекающей из предыдущих исследований, ни явных последствий, на которые бы я явно и тут же перешел. Особенно заметно именно это: сказано без последствий. Примерно как пьяный работяга вывалился из ресторана и тут же упал и захрапел в ближайшей луже. Я описал все его долгую гулянку, как он кочевряжился над официантом, как приглашал танцевать благопристойных дам, которые ближе километра не подпустили бы его к себе. И так далее. А закончил бы: упал и уснул. Поэтому сообщаю, что этот синкретизм мне потребуется, и вы это увидите сами, когда я все-таки найду родину евреев, покажу вам их путь во все концы Земли. И, кроме того, покажу, что они такое сверхестественное изобрели, не считая грамоты, чтобы направиться в этот путь.

Вот тогда-то не столько мне, сколько вам, потребуется этот синкретизм.

А, если говорить без излишнего «уважения», то слово синкретизм русским надо использовать не в оригинале, а переводить его. Причем перевод его будет звучать так: тарабарщина.